— Ну, когда-нибудь мы решим завести детей, и имена у нас уже будут готовыми.
Я непонимающе посмотрела на Елецкого.
— Игнат, с тобой все в порядке? Какие дети?..
Он тихо рассмеялся и снова погладил меня по волосам.
— Я просто думаю о нашем будущем. Не то, чтобы я об этом мечтаю, но отец говорит, что нужно иметь долгосрочную стратегию. Не хочу думать, что мы можем расстаться, Яся. Хочу просто быть с тобой и дальше. Когда ты рядом, я чувствую себя нужным.
Игнат говорил что-то еще, а я слушала его и даже улыбалась. Его тактика сработала, и я отвлеклась от грустных мыслей.
Мама вернулась из больницы спустя несколько дней. Она была похудевшей, изнеможденной, и казалось, постарела на несколько лет. В ее взгляде больше не было прежнего огонька, волосы не лежали красивой волной, а были собраны в хвостик, плечи были не расправлены, а опущены, словно невидимый груз клонил ее спину к земле. Мама не улыбалась, почти не разговаривала, даже не ела, а сидела и смотрела в одну точку. Костя сказал, что у нее депрессия — такой диагноз поставили в клинике, и что ей нужно пить таблетки. В смерти ребенка она винила себя, хотя и я, и Костя, и врачи твердили ей обратное.
— Нет, дочка, это я виновата, — твердила мама. — Это я, понимаешь? Не уследила. Не смогла сберечь. Слишком много нервничала. Боже, какой же дурой была…
— Из-за чего ты нервничала, мам? — спросила я ее как-то.
— Из-за того, что он… — Тут она осеклась и опустила голову.
— Мам? Ты о чем?
— Из-за того, что боялась потерять его, — прошептала она, и я не сразу поняла, кого мама имеет в виду. Будто говорила не о малыше.
— Все будет хорошо, — твердо сказала я, обнимая ее. — Забеременеешь снова. И родишь. Слышишь? Ты у меня молодая, и Костя — тоже.
Услышав имя мужа, мама закрыла лицо руками.
— Ну ты чего? — растерялась я. — Мам… Ну мама…
— Он меня возненавидит, Яра. Костя меня не простит, — с трудом сказала она. — Если узнает правду обо мне, то… А если узнает еще и…
Договорить она не успела — в спальню вошла одна из горничных и принесла чай с мелиссой, липой и зверобоем. Я пыталась узнать, что она имела в виду, но мама просто уснула, а на следующий день ни слова больше не сказала об этом.
Я старалась проводить с мамой как можно больше времени. Говорила с ней — даже если она мне не отвечала, делала небольшие подарки, водила на прогулки — сначала по саду, потом по всему поселку. Мне казалось, что она несколько ожила, но былого блеска в ее глазах так и не появилось. Костя, несмотря на занятость, тоже многое для нее делал — не оставлял одну в своих переживаниях, и то, как он сидел рядом с ней, держа за руку и целуя в запястье, умиляло меня. И заставляло верить, что отчим — мужчина с большой буквы.
Из-за отношений с Игнатом и событий в семье я стала меньше заниматься учебой, что было не свойственно мне, и по каким-то предметам, разумеется, я начала получать плохие оценки. Однако по другим предметам отличные оценки вдруг стали появляться сами собой. Мне не нужно было сдавать лабораторные и делать конспекты. Меня не просили отрабатывать пропущенные занятия. И даже намекнули, что на творческих практикумах я могу не появляться. Аргументировали просто — мол, вы, Черникова, и так одна из лучших студенток потока, хотя на самом деле я понимала, что дело в другом. В том, что теперь я — член семьи Константина Елецкого, который, как оказалось, был одним их спонсоров нашего университета. Он помогал спортивным командам и давал деньги на научные проекты, хотя это не особо афишировалось. Поэтому отношение ко мне стало гиперлояльным, а Игната, наверное, на своем факультете, и вовсе носили на руках. По крайней мере, сложностей с учебой он не испытывал, хотя не особо часто появлялся в универе.
Кроме Игната, по-настоящему я общалась только со Стешей и еще немного с Сержем. Остальные были лишь фоном. Я могла поговорить с кем-то, даже посмеяться, но впускать в свою жизнь больше никого не собиралась. Настя все так же делала вид, что меня не существует, хотя однажды оговорилась и вместо Черниковой назвала меня Елецкой. Рита и Окс струнились меня — по щелчку пальцев мы стали чужими людьми. Они все чаще и чаще прогуливали, и у меня появилось ощущение, что в конце концов, у них просто не получится сдать сессию. Если их отчислят, жалко мне их не будет.