Рождество в Куинси

Мой план на вечер состоял в том, чтобы распаковать вещи, пока я жду шампанского. Затем я выпью бокал, просмотрю меню обслуживания номеров и закажу ужин. Затем я выпью ещё один бокал и приму ванну, за которой последуют ещё бокалы, пока бутылка не опустеет.

Завтра не нужно будет вставать по будильнику до рассвета, и, возможно, если я выпью достаточно, то просплю и свои биологические часы.

Я пронесла чемодан через весь номер к комоду, поставила его на ковёр и медленно открыла. Как только молния открылась, одежда внутри взорвалась, вывалившись на ковёр, словно она задерживала дыхание во время поездки и наконец-то смогла выдохнуть.

Хотите шоколадное суфле или крокембуш^[2]? Я могу приготовить их, не напрягаясь. Упаковать мало вещей для трёхдневной поездки? Извините, Вы не по адресу.

Я аккуратно сложила пижамные штаны и майки, прежде чем положить их в ящик. Две пары джинсов, которые я взяла с собой, плюс чёрное платье — потому что на рождественский ужин может потребоваться платье — были повешены в шкаф. Моя коллекция трусиков и лифчиков, запасная на случай непредвиденных обстоятельств, была надёжно убрана в другой ящик. Я отнесла сумку с туалетными принадлежностями в ванную и уже собиралась застегнуть молнию на пустом чемодане, когда мой телефон снова зазвонил. Я схватила его с кровати, и моё сердце упало.

Папа.

— Чёрт.

Я наморщила нос, вышагивая перед дверью. Должна ли я ответить? Отклонить? Он звонил только потому, что я не пришла сегодня на вечеринку. Он ведь не мог знать, что я уехала из Калифорнии на каникулы? Я уехала несколько часов назад. Но если бы один из его приспешников следил за мной, он бы уже сегодня утром узнал, что я покинула штат.

В прошлом году, когда я пригрозила отречься от него, как от отца, если он не отзовёт своих гончих, отец согласился убрать телохранителей. Если они не регистрировали каждый мой шаг, он никак не мог бы узнать, что я в Монтане.

Был только один способ узнать это.

— Уф, — я нажала на зелёный кружок. — Привет, папа.

— Клео.

О боже, он зол. Твою мать. Он произнёс моё имя тихим, зловещим тоном, который я слышала всего два раза в жизни: один раз после того, как я провалила математику в младших классах, и один раз, когда меня застали целующейся с соседским мальчиком в домике у бассейна.

— Прости, что пропустила твою вечеринку сегодня.

— Ты заболела? — спросил он.

— Нет.

На заднем плане был шум, пустая болтовня и звон бокалов, но папа молчал.

Это была его фирменная тактика. Он довёл её до совершенства в зале заседаний и перенёс домой, чтобы испытывать на своих детях. Он выжидал людей, потому что в конце концов отсутствие разговора заставляло другую сторону сломаться.

И другая сторона всегда уступала. Всегда. Почему? Потому что я была другой стороной. И я говорила каждый гребаный раз.

— Я люблю тебя, пап, но я не могу выдержать ещё одно сумасшедшее Рождество.