Так было лучше. Я просто признаюсь, скажу ему, что пропущу праздник, и тогда он не будет волноваться. Я заглажу свою вину его любимым штруделем, когда вернусь в Калифорнию.
— Так ты уехала, чтобы провести его в одиночестве в Монтане?
Ноющее чувство вины мгновенно исчезло. Мой позвоночник напрягся.
— Откуда ты знаешь, что я в Монтане?
— Мы будем ждать тебя дома завтра. У Селены запланирован большой вечер в канун Рождества. Потом мы сможем насладиться тихим рождественским утром, прежде чем днём прибудут гости.
— Ты не ответил на мой вопрос. Как ты узнал, что я в Монтане? — я проговорила каждое слово.
— Завтра, Клео.
— Нет, — яростный огонь разлился по моим венам. — Во-первых давай притворимся, что ты не пошёл против моей воли и не предал моё доверие, устроив за мной слежку.
— Клео…
— Во-вторых, позволь мне повторить, чтобы это было неизбежно ясно. Я не присоединюсь к вам завтра. Я договорилась о доставке своих подарков. Счастливого Рождества.
Я завершила звонок, прежде чем он успел запротестовать, затем нажала на кнопку, чтобы выключить телефон, а потом засунула его в сумочку.
— Гррр, — я зажмурила глаза и сжала кулаки.
Папа обещал, что не будет следить за мной.
Годами я мирилась с телохранителями, таившимися за каждым углом. Я смирилась с требованиями отца о безопасности. После того, что случилось с моей матерью, я понимала его беспокойство. Но я не была восемнадцатилетней девушкой, собирающейся поступать в колледж. Мне не двадцать, и я не задерживалась допоздна на вечеринках с друзьями.
Мне было двадцать восемь лет, и я могла сама о себе позаботиться.
Я была способна сама планировать своё гребаное Рождество.
Когда-то мы с отцом были очень близки. Он был моим лучшим другом. После смерти мамы мы остались вдвоём. Мы держались друг за друга и стали командой. Его чрезмерная опека не беспокоила меня тогда, потому что я была ребёнком.
Но за последние десять лет мы отдалились друг от друга. Я выросла. Отец встретил Селену, и вся динамика нашего дома изменилась.