– Как твоё самочувствие?
Его вопросы настораживали. Катя вроде бы и понимала, что он знает о её заболевании, сам врача и вызвал, да и лекарства наверняка он оплатил, а внутри скребануло, сильно. Она эти дни почти поверила, что больше никогда с ним не встретится, что их дороги, единожды пересекшись, разошлись навсегда. И к лучшему. Слишком сильные последствия оставлял в её жизни после себя подследственный генерал.
– Уже лучше.
Он чуть повернул голову в её сторону, она же с трудом удержалась от того, чтобы не дернуться.
– Напомни, какой тебе курс выписали? Десять дней или четырнадцать?
– Десять. Прием антибиотиков ещё два дня.
– Значит, алкоголь предлагать не буду. Хотя ты его и так не жалуешь.
Всё ты помнишь, сволочь. И про антибиотики, и про её предпочтения. И наверняка не привозят тебе человека в дом, не проверив его биографию вдоль и поперек. Чужих и тех, кто вызывает сомнения, недоверие не пускают в «святые святых».
Её пустили.
И от этого брала жуть.
Она не хотела. Не просила.
Её привезли.
А теперь вели кормить.
Прямо как в сказке. Приютили, накормили, в баньке помыли. А потом спать уложили.
Её сценарий будет аналогичным. Баньку заменят ванной или снова душевой.
– Не жалую. Вид пьяной женщины угнетает.
Катя для себя сделала неожиданный вывод, что когда она беседует с Ковалем, отвечает на его вопросы, ей переносить его общество легче. Отвлекается.
– Полностью согласен.
Они вошли в большую комнату, и хозяйка, живущая в душе каждой молодой девушки, запищала, заверещала от восторга. Перед ней была не кухня – мечта. Огромная, наверное, с их с дедушкой дом. Такие Катя видела только в журналах. С островом, кухонным гарнитуром во всю стену. А стена тут не как у них в доме была, два с половиной метра. И столько всего непонятного, нового.
Катя, засмотревшись, даже упустила тот момент, когда её освободили из плена чужого захвата.