С минуту они так и простояли: Анна всхлипывала на груди у мужчины, выплакивая страхи, сомнения и стыд, а он медленно гладил ее по волосам и чувствовал, как от всего происходящего пухнет голова. Она даже болеть начала; у висков тяжело пульсировало и эхом отдавалось в затылке.
— Вот что с тобой делать, а? — спросил Дмитрий наконец. — Пороть уже, наверное, не поможет…
— Жениться? — тихо, смущенно предположила она. Мужчина в ответ расхохотался, а она немного отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. В груди ощущалась невыразимая легкость: неужели совсем не злится? Обнимает, смеется. — Ну то есть это я должна, после всего того, что натворила. Как честная женщина…
— Вот уж и правда — хуже беса, — усмехнулся он. Собрал ей волосы на затылке в горсть, придержал, словно намеревался поцеловать, но — передумал, выпустил и спросил о другом. — Это оборотничество вообще можно контролировать? И горожане все знают, что ты в медведя превращаешься?
— Это не оборотничество, оборотней не бывает, — возразила она, пытаясь проглотить досаду.
Не злится. Но обиделся. Не так сильно, как она боялась, но. Но, наверное, шанс заслужить прощение у нее есть? Очень хотелось верить. Придумать бы только, как это сделать…
— Да ладно? — насмешливо ухмыльнулся мужчина. — И в чем тогда разница? Ладно, к бесу, — он тряхнул головой. — С этим потом разберемся. Так что, местные все знают?
— Все, кто из своих, городских, да, — призналась она, опять смущенно опустив взгляд.
— Ага, то есть это у вас обычное дело, регулярно людей в медведей превращать? По мере надобности. И хозяином меня…
— Нет, не поэтому, — вскинулась она. — Я об этом не соврала, горожане так из-за меня говорили, потому что я с тобой… к тебе… Вот и решили, что мы… Двоедушие у нас в семье передается по наследству, а так, чтобы кто-то еще, этого раньше не было. Мне Шаоци сказал тогда, у заимки, что с тобой получится, и я решила… Прости. Я не имела права решать за тебя. Это было.
— Ладно, что было — то было, назад-то все равно не отыграть, — оборвал он. — Давай мы сначала как-нибудь вот с этим всем разберемся, — он широко повел рукой, — а потом уже остальное. Я к чему спросил. Сейчас пастухи поймают лошадей и прискачут за своим стадом, они не пристрелят нас для острастки?
— Пастухи? — растерянно уточнила девушка.
— Мамонты не сами по себе гуляли, когда я их пугнул, — он пожал плечами и добавил с непонятным смешком: — Всех, с пастухами вместе. Хотя и не понял, как это вообще вышло. Успокоилась? Хочу осмотреться.
Анне очень не хотелось его отпускать, но пришлось кивнуть и разжать руки, потому что трясти ее и впрямь перестало, а от слез осталась сухость в глазах и неприятно опухший нос. И она последовала за охотником, хотя, видит Бог, зловещий черный круг теперь казался самым приятным местом в окрестностях.
Ветер стих, и над забокой повис густой гнилостный смрад. Тут и там в траве виднелись части трупов, а порой просто какие-то непонятные пятна и ошметки — мамонты растоптали упырей едва ли не в кашу. Анна не могла удержаться от брезгливой гримасы, стараясь не думать, на что она наступает в траве.
Да и забоку было жаль: нескоро еще здесь можно будет траву косить, в этом году уж точно нет.
— А зачем ты мамонтов? — спросила она.
Дмитрий тем временем нашел среди остатков нежити знаткоя, и тот мало отличался от своих детищ, разве что еще гнить не начал. Но на него несколько раз наступили, и зрелище было… Девушка предпочла, остановившись неподалеку от Косорукова, с сосредоточенным видом вглядеться в холмы, делая вид, что ждет пастухов.
— А как еще с такой оравой нежити справиться? Пулемета у меня не было. А это, наверное, тот скелет, который был в подвале, — предположил он, перейдя к белеющему в траве полотнищу, останки на котором тоже пострадали.
— Да. Это его жена. Он нашел ее тогда, где-то здесь. Ее изнасиловали и убили. То ли кто-то из приисковых, то ли кто-то еще. Наверное, тогда и повредился умом… А вон, кажется, и пастухи, — без особой радости привлекла она его внимание, заметив пару всадников на холме.