Чёрный утёс

Мортус пожал плечами. Словно для него не имело значения, сколько монет в кармане у Йоханеса.

– Вряд ли ты ешь столько же, сколько Фредерик, пойдем, здесь недалеко. Дом почти у самого моря, к берегу надо спуститься по ступенькам. Зато какие закаты можно увидеть.

До жилья Лавон болтал не переставая, рассказывая о своем отце, будущем поступлении и как Йохану понравится в Вайле. Пастух привычно все запоминал, но мысли его то и дело возвращались к отцу на мельнице, холоду Черного утеса и одинокой русалке, подарившей ему этот новый мир, открывшей куда больше тайн, нежели Лавон или кто-либо другой могли узнать из обычных книг.

Йохан обладал всеми качествами, чтобы завоевать расположение практически любого встречного. Привлекательный юноша, чью скрытность и молчаливость люди расценивали как вынужденную скромность, сочувствуя северянину и его непростой жизни. Лавон пекся о новом знакомом не хуже курицы-наседки. Поначалу постоялец без разрешения боялся взять даже чайную ложечку, всегда ходил, втянув голову в плечи. Бойкий Фредерик, и тот временами жалел Йоханеса, повторяя: северяне такие забитые, вас там заморозило от вечных холодов.

В хозяйстве у Йохана все спорилось. Несмотря на отца-моряка, Лавон был не приучен к ведению хозяйства и в доме многое нуждалось в ремонте, чем и занялся Йоханес, еще больше расположив к себе Мортуса. Тот даже не стал брать с него плату за комнату, только на продукты. Готовила молодым людям приходящая женщина, которую отец Лавона нанял перед отплытием.

– Думаю, он вернется к моему поступлению, если не позже, – сидя однажды за столом и готовясь к экзамену, сказал Лавон. – Мне его не хватает, но я не жалуюсь, – быстро поправился он, видя, как губы Йохана тронула привычная улыбка.

– Я никогда не расспрашивал тебя о матери, где она? – вдруг спросил Йохан.

Лавон откинулся на спинку стула, покачался на задних ножках и тяжело вздохнул:

– Умерла, когда мне было лет пять. Мы пошли купаться, и ее проглотил аквапил. Будто волна обрушилась, скрыла ее, и она исчезла. Отец тогда был в плавании, вернулся только через три недели. Я жил у соседки.

«Представляю, что устроил глава Имбры, узнав о произошедшем», – подумал Йохан. Колдунья рассказала ему о трех «столицах»: Умбре, Имбре и Сомбре. Последняя особенно заинтересовала Йохана своими опасными темными водами, заставляющими русалок и тритонов мутировать, заключая магию в жемчужину, скрытую за сердцем. Еще на Черном утесе Йоханесу снилось, как он оказывается под водой и его руки и ноги украшают острые, сильные плавники, изо рта поднимаются пузырьки воздуха, он может дышать, плыть вместе с колдуньей, и в его теле пульсирует магическая энергия. Пастух пробуждался в поту с колотящимся сердцем, касался груди, но ни жемчужины, ни магии не было. В такие моменты стихия манила его. Он выходил из дома, оставляя позади звуки отцовского храпа и скрипящих половиц, становился у обрыва и до рассвета следил за накатывающими на берег, бьющимися о черные скалы пенящимися волнами.

Те с шипением расплескивались в стороны, с каждым разом пытаясь дотянуться до босых ног Йоханеса и унести с собой. Кончиками пальцев юноша ощущал их пронизывающий холод и готов был поддаться, сделать шаг, как когда-то это сделала его несчастная мать.

В Вайле сны стали повторяться, но теперь он мог по колено стоять в теплой воде и даже плавать. Отчего-то стихия не трогала его. Он сидел на берегу, видел вдали блеск тритоньих трезубцев, их чешую, представлял, каково это – превратиться в морского жителя. Стать всесильным. Колдунья рассказала и о королевских регалиях – древних артефактах, избирающих своего носителя, нового короля или королеву. «С ними подвластна любая, даже самая невероятная магия». В такие ночи мечтающему Йохану казалось, что от шепота колдуньи покалывало кончики пальцев. Но он выплывал из своих грез и готовился к поступлению. «Я устал так долго идти к цели и жажду получить все. Немедленно!»

Одним пасмурным днем на доске вывесили список поступивших. Йохан и Лавон оказались в числе первых, тогда они впервые напились и Фредерик отвел их в бордель. Ни одна из девушек не приглянулась захмелевшему Йоханесу, ни в одной он не видел холодной красоты своей русалки. Он вышел на улицу и побрел в сторону моря к дому. Свежий воздух и вода из фонтана помогли ему прийти в себя. Как никогда он желал прижать русалку к себе, окунуться в черноту ее волос, вдохнуть морской аромат и ощутить приятную боль от ее острых когтей.

– Когда-нибудь мы будем вместе, моя сирена. – Шумные волны заглушили его голос, накатывая на босые ноги. На песок упала одежда, и Йоханес погрузился в блаженную прохладу.

Нокте

Сковавшее тело оцепенение не позволило Нокте пошевелиться, левая рука показалась девушке неподъемным куском льда. Сквозь приоткрытые веки она слабо различала очертания комнаты и темный силуэт Агнес. Ее черный наряд она узнает везде. Изо рта вырвался хрип, и прикосновение теплой руки обожгло лоб. К губам поднесли кубок с водой, и та растеклась по подбородку Нокте. С трудом, но девушка смогла сделать пару глотков и, обессилев, вновь потеряла сознание.

Агнес вздохнула и закатила глаза.

– Очнулась, значит пойдет на поправку. – Служанка встала со скрипнувшего стула и, подойдя к окну, взмахнула платком, подав знак сидящему на камнях тритону. – Радуйся, что тебе есть за кем наблюдать, хвостатый, – проворчала Агнес и криво улыбнулась. Однако лежащий на столе конверт испортил ей настроение.

– Как любезно с их стороны пригласить бывшую супругу на этот проклятый бал-маскарад по случаю дня рождения новой королевы, ах, какая щедрость! – Агнес уже прочла короткое послание, в котором сообщалось, что Нокте следует прибыть в Вайле на празднество. «Даже если она к тому времени поправится, рука не будет слушаться ее как прежде, – подумала служанка. – Но я приложу все силы, чтобы никто не посмел над тобой смеяться, и платье у тебя будет лучше, чем у этих столичных селедок».

За те несколько дней, что Нокте лежала без сознания, Агнес сотворила для нее удобные, мягкие туфельки на плоской подошве, зная, как тяжело девушке в обычной обуви. Обновка стояла у шкафа, будто сотканная из сиреневых лепестков. В швейной мастерской на столе мерцал маскарадный наряд. И это был не русалочий хвост, о котором могли подумать гости бала. Агнес вознамерилась превратить госпожу в саму королеву ночи. Платье, сотканное из материи чернильного цвета: атласа, шелка; вручную украшенное множеством черных жемчужин и переливами серебряных нитей, напоминающих паутину созвездий. А в деревянной шкатулке ожидала своего часа диадема.