— Не совсем. — Ставит бокал на кофейный столик между нами, тянется ко мне и берет за руку. По сравнению с моей пятерней комнатной температуры, ее руки просто обжигающе горячие.
— Вы все еще теплая, — замечаю я.
— Я все еще жива. — Она переворачивает мою ладонь, гладит тонкими пальцами по запястью. — Это больно? Когда сердце не бьется? Когда не нужно дышать?
— Нет, — отвечаю я. — Я вообще ничего не чувствую.
Она отпускает мою руку. Что-то пробегает по ее лицу. Неужто зависть?
— Я получила бессмертие, которого жаждал Сандро, — говорит она. — В Восточной Африке он заключил с кем-то сделку. Подробностями никогда не делился. Но, если бы он доверял этому кому-то, мы с вами скорее всего сейчас бы не разговаривали. В общем, Сандро решил сначала попробовать на мне.
— А для этого он должен был вас убить?
Саманта кивает:
— Это было… неприятно. А когда он попытался сделать то же самое с собой, тот, с кем он договаривался, сказал ему, что сделка одноразовая. Сандро перерезал себе глотку, как и мне. У него три дня ушло на то, чтобы вернуться. Свой шанс на вечную жизнь он истратил на меня. Последнее, что мне удалось выяснить, — тот, с кем Сандро заключил сделку, не отвечал на его звонки.
— Выходит, вы не можете умереть?
— Не навсегда. На день. Самое большее — на два. Я словно просыпаюсь от дурного сна и живу дальше как ни в чем не бывало.
— Неплохо, наверное. — Я только за вечную жизнь и все такое, если бы не разлагаться раз в день.
— Пару раз пригодилось, — говорит она.
— А ведь вы до сих пор не сказали мне, сколько вам лет.
— Вам никто не говорил, что задавать женщине подобный вопрос вопиюще невежливо? — Я молчу, и от притворных обид не остается ни следа. Саманта закрывает глаза, как будто ей стыдно. — В январе мне исполнится четыреста восемь лет. То есть мне кажется, что в январе. В те времена календарям уделяли намного меньше внимания, чем теперь.
Так вот откуда ноги растут. Весь ее шарм и манеры — хорошо отрепетированная роль. Однако она как будто не придерживается сценария. Есть в ней что-то немного неестественное.
Еще бы. За четыреста лет она просто-напросто забыла, как быть нормальной.
Саманта встает, отворачивается от меня и идет к французским дверям.
— Я знала, что вы об этом спросите, — говорит она. — И все-таки мне жаль, что спросили.
Я подхожу к ней сзади. Она прислоняется ко мне спиной. Теплая и мягкая. Я обнимаю ее. Понятия не имею, что я делаю, но точно знаю, что мне приятно.