Когда мы с Луизой в 1986-м начали организовывать первую в Великобритании образовательную программу по судебной антропологии, она постоянно жаловалась на одно неудобство. Всякий раз, когда надо было проводить осмотр скелетных останков ребенка, она говорила: «И почему только нет учебника, где можно посмотреть!» На это я отвечала, что она могла бы сама его написать, а Луиза мне советовала придержать язык. Она отлично умела говорить, как гувернантка с непослушным ребенком («Ох, боже мой, умоляю!»). Спустя года четыре подобных препирательств, я решила устроить революцию – сменить сценарий. «Почему бы нам не написать его вместе», – предложила я.
И так начался наш грандиозный писательский проект. Мы хотели выпустить учебник по развитию человеческого скелета, где описывалась бы каждая косточка с момента ее формирования до полноценного взрослого состояния. Мы не надеялись, что он попадет в список бестселлеров
Работа заняла у нас почти десять лет. Сначала надо было изучить все, что писалось и издавалось по этой теме в последние три столетия или около того. Дальше требовалось найти образцы, чтобы проиллюстрировать то, что мы хотели показать, а там, где оставались пробелы, провести собственные исследования. Очень быстро мы поняли, почему никто не взялся за это раньше: такой труд можно было осилить только от большой охоты, и за очень долгое время. По сути, он доминировал в наших жизнях весь этот срок.
Книга вышла в 2000 году.
К 1999 году, когда я заканчивала первый год в Косово, а рукопись была практически готова, мы отчаянно пытались разыскать один крайне необходимый образец – лопаточную кость, на которой был бы виден центр роста.
Должна признаться, что однажды воспользовалась своим правом на драгоценный звонок по спутниковой связи из Косова, чтобы связаться с Луизой, а не с Томом или с девочками. Во временном морге в Велика-Круша я обнаружила именно тот образец, который нам был нужен. Мы обе были до смешного счастливы. Я получила разрешение сфотографировать его для книги, но, к сожалению, не подумала в тот момент, что на всех остальных иллюстрациях у нас чистые, сухие кости, а на этой еще остается мышечная ткань. Хорошо, что иллюстрации были черно-белые, иначе этот образец выделялся бы своим пугающим видом. Однако с образовательной точки зрения снимок был просто бесценным.
К моменту, когда книга была закончена, я вернулась в Шотландию, Луиза ушла на пенсию, а мне предстояла новая командировка в Косово. Мы с ней, кажется, знали о детском скелете больше, чем кто-либо на всей земле. Моя бабушка, передавшая мне свой фатализм, говорила, что всегда есть веская причина, почему мы оказываемся в определенном месте в определенное время, и она не обязательно связана с нашими собственными планами, предпочтениями и мечтами. Мы тут, потому что так решила судьба, возможно – чтобы помочь кому-то еще. То, что я оказалась в Косово именно в тот момент своей жизни, обладая всеми накопленными знаниями, было, думается, предопределено свыше.
Одно из мест преступления, на котором в 2000 году было решено провести экспертизу, содержало останки практически целой семьи. Во время войны с сербами косовские албанцы, жившие вне городов и деревень, пытались оставаться на своих фермах, держась подальше от военных, которые в основном действовали в густонаселенных районов. Мартовским утром 1999-го семья поехала с такой фермы в ближайшую деревню, чтобы запастись продуктами; отец вел трактор, а все остальные сидели в старом деревянном прицепе за ним. Без предупреждения по трактору выстрелили из гранатомета с ближайшего холма. Гранатой его разнесло на куски. Погибло одиннадцать человек: жена водителя, его сестра, их престарелая мать и восемь детей – от младенца до четырнадцатилетних близнецов. Отец, единственный, выжил.
Пока мужчина выбирался из кабины, снайпер ранил его в ногу. Истекая кровью, он все-таки смог забраться в ближайшие кусты и укрыться там. Он перетянул ногу ремнем, чтобы остановить кровотечение, и, понимая, что его родные мертвы, стал ждать вечера, надеясь, что снайперы, даже если останутся на месте, в сумерках не смогут его разглядеть. Он понимал, что если не соберет останки своих близких, их растащат одичавшие собаки, и не мог этого допустить.
Когда мужчина решил, что может безопасно выбраться из зарослей, то начал собирать останки родных. От взрыва гранаты их всех разорвало на куски, за исключением младенца, который остался целым. О силе взрыва и ужасе этих поисков говорило то, что он смог собрать не все: он сказал, что от тела жены нашел только правую половину, а от двенадцатилетней дочери – нижнюю часть. Мой муж, узнав об этом, сказал, что не представляет, как можно было при этом остаться в здравом рассудке и довести дело до конца. Где найти столько мужества, силы и преданности своим родным? Сам Том, по его словам, решил бы, что такое ему не по силам, и прямо там покончил бы с собой. Но тот человек этого не сделал. В меркнущем закатном свете он разыскивал окровавленные тела, не обращая внимания на то, что сам истекает кровью.
Когда он собрал все, что смог, то похоронил останки, выкопав яму лопатой, оставшейся в тракторе. Он расположил ее у приметного дерева, чтобы запомнить, где находится могила, и потом ее отыскать. Последним несчастный отец положил тельце своего маленького сына поверх изуродованных трупов остальных родных, засыпал землей и произнес молитву об упокоении их душ.
Год спустя следователи Международного трибунала по бывшей Югославии классифицировали эту могилу как объект для судебно-медицинской экспертизы по делу против Слободана Милошевича и его военачальников. Они считали, что это нападение – чистейший геноцид, так как обстрел мирной семьи никак не относился к военным действиям. Отец, которому удалось выжить, привел следователей к дереву, где похоронил родных, и дал разрешение на эксгумацию тел. Он не только хотел справедливости для своей семьи и других косовских албанцев, но также боялся, что, поскольку все останки перемешались, Бог не сможет их различить, чтобы спасти души. Мужчина говорил, что не успокоится, пока у каждого из членов семьи не будет собственной могилы с именем, чтобы их души обрели спасение от жестокостей этого мира.
Я не присутствовала при эксгумации, но знала о масштабах задачи, стоявшей перед нашей командой. Мы должны были идентифицировать и разделить перемешанные останки одиннадцати фрагментированных и сильно разложившихся тел, восемь из которых принадлежали детям, в соответствии с международными стандартами пригодности в качестве улик, не забывая в то же время о чувствах и желаниях мужественного человека, лишившегося всей своей семьи.
В морге мы ожидали прибытия одиннадцати мешков, но останков хватило только на полтора. Это было все, что мужчине удалось собрать и похоронить в тот страшный день. Останки сильно разложились, и хотя часть мягких тканей сохранилась, в основном они представляли собой полужидкую массу с костями внутри. Разбирать их было проблематично и очень, очень неприятно. Не имело смысла держать на месте всю команду, которая просто стояла бы и смотрела, поэтому мы решили дать сотрудникам долгожданный выходной, а я осталась с нашим техником морга, фотографом и рентгенологом и принялась за дело.
Мы разложили на полу двенадцать белых простыней – по одной на каждого погибшего, помеченной соответствующим возрастом, и еще одну для останков, которые мы не сможем с уверенностью отнести ни к одному телу. Даже анализ ДНК в данном случае ничем бы не помог, потому что все они были родственниками, а образцов для сравнения не имелось. Собственно, даже будь они у нас, из-за кросс-контаминации тел, похороненных вместе, шансы получить достоверные пробы стремились к нулю. Оставался только старый добрый процесс анатомической идентификации, а поскольку речь шла о детях, на тот момент мы с Луизой были, пожалуй, самыми опытными судебными антропологами, способными справиться с задачей. Я находилась в Косово, а Луиза – в Лондоне, но я могла в любой момент ей позвонить, что добавляло мне уверенности.
Мы начали с рентгеновских снимков обоих мешков – надо было убедиться, что в них нет никаких неожиданных включений. Снимки выглядели печально: с тенями разрозненных частей тела, которые мне предстояло сложить, как жуткий человеческий паззл. Первый мешок открыли: сверху, все еще в голубом костюмчике, лежал младенец. Хотя тело заметно разложилось, оно хотя бы осталось целым, и мы поместили его на отдельную простыню, будучи полностью уверены, что перед нами младенец шести месяцев от роду.
С остальными пришлось разбираться кость за костью: счищать остатки разложившейся плоти, идентифицировать кости, оценивать их возраст и выкладывать на простыни с соответствующими пометками. Мы отделили останки женщин. Бабушку легко было отличить по отсутствию зубов, артриту и остеопорозу. С двумя другими, более молодыми, пришлось повозиться, но от одной, старшей из двоих, осталась только правая половина тела, что соответствовало утверждению выжившего. Получается, это была его жена.
Детей мы различали по возрасту – кроме четырнадцатилетних близнецов, все они родились в разные годы. Нижнюю половину тела двенадцатилетней девочки удалось идентифицировать относительно легко. Останки младших, в возрасте трех, пяти, шести и восьми лет, были представлены скудно, но их хватало, чтобы выделить каждого из общей массы.
Теперь на всех простынях у нас имелись кости; оставалось разобраться с близнецами. Все, что от них сохранилось – два изувеченных корпуса и верхние конечности от плеча до локтя. Мы знали, что эти части тел принадлежали близнецам, потому что только они соответствовали их возрасту – но кому какие? На одном наборе останков был надет свитер с Микки Маусом, поэтому мы попросили полицейского с переводчиком поговорить с отцом и узнать, кто из детей его носил. Мы специально не говорили, что речь о близнецах, не указали даже, что это мальчик. Отец ответил, что один из близнецов обожал Микки Мауса, что позволило нам ориентировочно рассортировать останки.
Это был долгий день, двенадцать часов непрерывной работы, но к концу мы идентифицировали и распределили по простыням практически весь материал, и на всех одиннадцати лежали останки конкретных жертв. Мы получили список имен с указанием возраста каждого от главы семьи, и начали упаковывать останки в отдельные мешки. Власти сначала запретили нам выдавать останки близнецов с указанием имен, но тут мой ассистент, Стив Уоттс, пошел в атаку. Мы объяснили, что разделили их с максимальной долей вероятности, какой могли добиться, изложили свою точку зрения и уговорили выдать тела.