Здесь корабль ненадолго причаливает в закрытой гавани, а в непогоду или при долгой стоянке суда полагалось вытаскивать на берег и подпирать бревнами или камнями.
Несмотря на обилие крупных кораблей под Троей, обычные суда того времени были небольшими, для малочисленной команды, и в основном ходили под парусом (обычно единственным), а не на веслах, — совсем как в древнейшем памятнике греческой литературы. В начале «Одиссеи» герой находится на острове, в плену у нимфы Калипсо, все его спутники погибли. С помощью Афины Одиссей построил небольшое судно — срубил деревья и обтесал брусья, затем пробуравил их насквозь: «Начал буравить он брусья[188] и, все пробуравив, сплотил их, / Длинными болтами сшив и большими просунув шипами» — то есть соединением типа «шип в гнездо», традиционным для Древнего Средиземноморья. Крепились ли брусья и доски только с помощью шипов, или с помощью сшивания,[189] или обоими способами сразу, — невозможно выяснить достоверно. Когда внешняя часть корпуса построена, Одиссей вставляет плотные ребра для укрепления корпуса и устанавливает мачту, поддерживаемую форштагами и бакштагом, с одним-единственным реем наверху, к которому крепится квадратный парус. Судно управляется рулевым веслом, или кормовым кормилом.
Рассказ Гомера о том, как Одиссей семнадцать дней и ночей плыл от острова нимфы Калипсо, дает нам краткую, но информативную картину того, какие астрономические наблюдения требовались в древности. Держа курс по ночному морю, Одиссей ориентируется по Плеядам, Волопасу и особенно по Большой Медведице: «С нею богиня богинь повелела ему[190] неусыпно / Путь соглашать свой, ее оставляя по левую руку». Поскольку греки делали надводный борт низким и обходились без палубных построек, греческие суда этого периода не были защищены от непогоды, и моряки по возможности предпочитали приставать на ночь к берегу. Однако плавание, разумеется, не ограничивалось только дневными переходами по прибрежным водам.
Начиная с античности многие комментаторы пытались сопоставить рассказ о путешествии Одиссея с реальными географическими точками Средиземноморья. Одно из препятствий к этому — гомеровская манера соблазнительно, хоть и бессистемно, упоминать реальные названия (Троя, Афины, Сидон) наряду с вымышленными, которые не известны по другим источникам или идентифицируются лишь по их опасным обитателям — лотофагам, циклопам или Сцилле и Харибде. Дело усложняется и тем, что Гомер основывает свою географию на более ранних сказаниях — например, на легенде о походе Ясона к Черному морю за золотым руном (которую Гомер упоминает как «прославленную»,[191] то есть уже широко известную), или на древних ближневосточных источниках, таких как эпос о Гильгамеше, и при этом переносит действие на запад. Такая переориентация понятна в контексте «Одиссеи», поскольку остров Итака находится к западу от Греции;[192] она также соответствует новым географическим представлениям эвбейских слушателей Гомера, среди которых были морские торговцы, плававшие на запад и вернувшиеся с восторженными рассказами — правдивыми или преувеличенными — о новых землях и встреченных там людях.
Среди поселений, которые основали устремившиеся на запад эвбейцы, была Питекуса[193] — здесь колонисты из Халкиды покупали железную руду, привозимую с этрусского острова Эльба. Питекуса не была чисто греческим анклавом, около 15 процентов ее населения составляли финикийцы. Примерно к 740 году до н. э. между колонистами и этрусками установились довольно дружеские отношения, позволившие грекам поселиться на материке у города Кумы (недалеко от нынешнего Неаполя). Вскоре возникли и другие поселения на юге Италии — например, Региум (Реджо-ди-Калабрия) и Тарас (Таранто), — а также на Сицилии. Эти колонии, основанные выходцами из разных городов, располагаются вдоль морского пути между Грецией и Этрурией, а не в Западном Средиземноморье, которое находилось под влиянием финикийцев. (Греки и финикийцы селились, соответственно, на восточном и южном берегах Сицилии.)
В конце VIII века до н. э. эвбейские города Халкида и Эретрия были ослаблены десятилетиями войн, и эстафету расширения греческого влияния теперь приняло новое поколение городов-государств, среди которых выделялся Коринф, располагавшийся на перешейке, соединяющем полуостров Пелопоннес с Северной Грецией. Чтобы не огибать морем весь Пелопоннес, многие торговцы шли напрямую через перешеек, переправляя грузы — а зачастую и корабли — по суше от Саронического (или Эгинского) залива до Коринфского залива. Для облегчения задачи коринфский тиран Периандр построил через перешеек шестикилометровую дорогу-волок, или диолк,[194] — вероятно, замостив ранее существовавший путь. Эта дорога просуществовала более тысячи лет: один из византийских флотоводцев в IX веке н. э. протащил по нему сотню боевых кораблей ради спасения осажденной арабами Рагузы. Диолк, по сути, был альтернативой каналу, который намеревался строить Периандр, попытался построить Нерон в I веке н. э. и который наконец был прорыт в 1893 году.
За пределами Средиземного моря, VII–V века до н. э
Мореплаватели Древнего Средиземноморья отнюдь не ограничивались родными берегами. Финикийцы давно уже плавали за Гибралтарский пролив и основывали колонии на побережье Атлантики от Лиссабона до Ликсуса; кроме того, существуют правдоподобные, пусть и искаженные рассказы о путешествиях — как завершенных, так и несостоявшихся — вокруг Африки и к Северо-Западной Европе. В отличие от финикийцев, распространявших влияние только на запад, греки плавали также к северу до Черного моря, предположительно остававшегося последним рубежом; изначально известное под именем Понт Аксинский[195] («Недружественное», или «Негостеприимное» море), оно со временем стало называться Понтом Эвксинским («Дружественным»). Черное море простирается примерно на 290 морских миль с севера на юг и на 540 миль с востока на запад. К югу и востоку берег резко поднимается к горам Северной Греции, Турции и Грузии, с севера и востока побережье переходит в плоские степи и широкие речные долины России, Украины, Румынии и Болгарии. С Северной и Восточной Европой Черное море соединяют реки Волга, Дон, Днепр и Дунай.
Примерно около 700 года до н. э. Анатолию всколыхнули беспорядки, чинимые народами с черноморского побережья, — те в 652 году осадили столицу Лидии Сардис и подвергли набегам несколько греческих городов в Ионии. Теснимые ими ионийские греки попытались найти места для переселения, разные ионийские города давно поглядывали на северную часть Эгейского моря, Геллеспонт и Мраморное море, и только гражданам Милета в VII веке до н. э. удалось первыми основать постоянные поселения на Черном море,[196] на острове Березань в устье Днепра и Буга, на территории современной Украины. С античных времен считалось, что стимулом для этой волны колонизации были поиски источников зерна и металлов, в том числе золота. Географ I века н. э. Страбон упоминает золото в Колхиде (нынешней Грузии), а легенда о Ясоне и золотом руне основывается на обычае колхов использовать овечью шерсть для промывания золота в водах реки Фасис, — это мнение повторено многими учеными, а само явление прочно вошло в популярную культуру современной Грузии. На деле же золото в Колхиде не добывают, а первые греческие златокузнецы пришли в эти места лишь через три столетия после того, как милетцы обосновались на Березани. И даже после этого они работали лишь с привозным золотом, а их изделия, вероятно, служили данью местным правителям в обмен на право селиться на побережье. Милетцы основали семнадцать черноморских колоний, ставших важными центрами торговли. Ольвия, располагавшаяся на материке неподалеку от Березани, была связана с Центральной Европой; гавань в Феодосии[197] могла, по слухам, вместить сотню кораблей; Пантикапей (Керчь) на Азовском море неподалеку от крымских житниц оставался центром милетской торговли с Грецией, особенно с Афинами, в течение трехсот лет. В обмен на черноморские товары города Эгейского моря экспортировали туда бронзовые изделия, керамику, вино и оливковое масло.
Греки также переселялись в Северную Африку, хоть и в гораздо меньших количествах. Перенаселение заставило колонистов с острова Тира около 630 года до н. э. обосноваться в Кирене, неподалеку от Бенгази (Ливия). Кирена усилилась настолько, что на нее покусились египтяне, поражение которых привело к междоусобной войне, в итоге проигранной фараоном, несмотря на то, что в его распоряжении находилось тридцатитысячное войско наемников-греков из Карии и Ионии. Эти войска были впервые набраны в VII веке до н. э., в 620 году до н. э. фараон Псамметих поселил наемников в Навкратисе недалеко от своей столицы — Саиса — в дельте Нила. Навкратис стал крупным портом, через который шла не только торговля зерном, но и, как всегда, обмен нематериальными ценностями. В данном случае наиболее заметным «экспортным товаром» была идея храмовой архитектуры, культовых комплексов и статуй, под влиянием которой оживилось развитие греческой архитектуры начиная с 500-х годов до н. э.
Египтяне по-прежнему зависели от моря; Геродот рассказывает о трех морских предприятиях времен фараона Нехо II, преемника Псамметиха: строительстве канала между Нилом и Красным морем,[198] основании флота в Красном море и попытке совершить путешествие вокруг Африки. Канал предназначался для облегчения торговли между Красным морем и Нилом (не Средиземноморьем); он был завершен лишь веком позже, во времена персидского царя Дария I. Нехо приостановил строительство из-за «оракула,[199] предупредившего, что все труды царя пойдут на благо „варварам“» — то есть неегиптянам. К этому времени при строительстве канала погибло уже 120 000 рабочих. Геродот продолжает: «Затем он обратил помыслы к войне и велел строить триремы — одни на Средиземном море, другие в Арабском заливе [на Красном море], где верфи можно видеть и ныне; новые корабли он использовал, как только представился случай». Нехо, вероятно, хотел защитить пути Красного моря от пиратских набегов. Мы не знаем, кто строил и вел эти корабли — греки, финикийцы или египтяне, однако в Навкратисе, несомненно, можно было найти греческих корабелов и моряков. Тир уже имел богатый опыт участия в походах по Красному морю, а неприязнь финикийских торговцев к ассирийским и вавилонским соседям могла подвигнуть многих обратить туда взгляд в поисках богатства — по примеру предков.
Геродота обвиняли как минимум в недостоверности данных, особенно применительно к рассказу об экспедиции вокруг Африки, отправленной по приказу Нехо. Однако Геродот обладал редкой наблюдательностью и тщательно записывал все, что встречал на тысячах миль путешествий по Черному и Эгейскому морям, Месопотамии, Леванту и Египту, материковой Греции и Италии. Рожденный в Галикарнасе — оживленном морском порту в Карии, на юго-западе Анатолии (ныне Бодрум, Турция), — он много времени проводил в плавании и отлично знал, на что способны корабли и моряки современной ему эпохи. Согласно Геродоту, описываемое путешествие вокруг Африки длилось три года, на протяжении которых каждую осень моряки останавливались посадить урожай для будущего года. Он также с некоторым недоверием говорит, что во время плавания с востока на запад солнце оставалось справа от мореходов.
Эта заключительная деталь добавляет рассказу достоверности: если плыть с востока на запад вдоль южного побережья Африки, то солнце будет находиться справа — то есть на севере. Рассказ Геродота многие считают откровенной выдумкой, однако то, что следующая успешная попытка произошла лишь через две тысячи лет, вовсе не означает, что в античности такое путешествие было невозможно. Даже при двух урожаях в год, то есть при двух земледельческих сезонах по четыре месяца каждый, трехгодичный путь вокруг Африки — около шестнадцати тысяч морских миль — требовал бы ежедневных переходов не более чем по двадцать миль. Вслед этому рассказу Геродот приводит другой — о неудавшейся экспедиции вокруг Африки в V веке до н. э. Двоюродный брат персидского царя Ксеркса, именем Сатасп, за изнасилование девушки был приговорен к смерти, но затем помилован с условием, что он морем обойдет Африку против часовой стрелки — от Египта через Геркулесовы столпы и далее на юг. Сатасп несколько месяцев плыл вдоль атлантического побережья Африки, однако был вынужден повернуть обратно, поскольку «корабль остановился[201] и не мог идти вперед». За неимением подробностей невозможно установить, насколько далеко проплыл Сатасп, но встречные течения и ветра Гвинейского залива вполне могли остановить тогдашнее судно с его квадратным парусом. Сатасп, будучи персидским вельможей, явно не имел должного опыта для планирования такого путешествия, а тем более для его благополучного завершения. Несмотря на все доводы, которые Сатасп выдвигал в свое оправдание, Ксеркс был непреклонен и велел его казнить.
Об аналогичных предприятиях мы знаем и по другим источникам. Незадолго до Сатаспа карфагенский торговец по имени Ганнон[202] проплыл южнее Могадора — предположительно до мыса Хуби в Мавритании (27°58′ с.ш.), возможно, до острова Керна (16°45′ с.ш.) у побережья Сенегала или даже до экваториального побережья Камеруна в Гвинейском заливе. Известный нам перипл (руководство для мореплавателей) VI века до н. э. из Массилии (Марселя) указывает, что некоторые мореплаватели достигали мыса Финистерре на северо-западе Испании, а также упоминает Альбион, то есть Англию. Мореход V века до н. э. Гимилькон[203] предпринял четырехмесячное плавание к северу от Гибралтара, возможно, до Бретани или Южной Англии, а в IV веке до н. э. грек из Массилии по имени Пифей исследовал Бискайский залив, Британские острова и, возможно, неопознанные северные земли — к его путешествию мы вернемся в главе 9. Большинство средиземноморских мореходов, однако, оставались в пределах родного моря — «как лягушки вокруг пруда»,[204] по выражению Платона, — совершенствуя свое ремесло, мореходные навыки и прежде всего корабли.
Трирема[205]