В такие времена испытаний буддистский монастырь должен был казаться дарованным богом приютом. Там человеку не приходилось переживать по поводу неразрешимых проблем окружающего мира, от него требовалось только читать манускрипты, выполнять обряды и медитировать. Даже работать не требовалось, так как всем необходимым монахов снабжали миряне. В случае с истинным верующим можно было совершенно не беспокоиться о душевном покое и надеяться на то, что его монастырь останется островком покоя, даже если вокруг него будут полыхать кровопролитные сражения.
Только немногие люди могли получить статус монаха или монахини, зато никому не возбранялось приобщение к буддизму в качестве причащенного человека. Для китайцев все это казалось делом новым. Чтобы получить достаточное удовлетворение от конфуцианства, от человека требовался известный уровень грамоты. В даосизме цель приверженца состояла в обретении бессмертия, но только немногим редким душам суждено было им насладиться. В буддизме, однако, и особенно в его разновидности аспектов махаяны, абсолютно все могли обрести вполне достаточную степень спасения. Понятно, что на спасение следовало рассчитывать только после наступления смерти, а носители традиционной китайской философской мысли о жизни после смерти хранили практически гробовое молчание. Творцы буддизма хотя бы предлагали надежду, и во времена, когда люди жили на земле как в аду, им хотя бы после своей смерти оставалась вера в рай на небесах. В любом случае даже самый забитый индивидуум мог надеяться на благо
Влиятельные бодхисатвы были готовы помочь любому страждущему и даже при этом испытывали нетерпение. Одного из них, числившегося мужчиной в Индии, в Китае переделали в женскую статую, которую американский миссионер Льюис Ходаус назвал «самой популярной в Китае богиней». Он говорит об этой бодхисатве (Гуаньинь, обычно называемый «богиней милосердия»), что «ее изображение встречается практически в каждом домашнем хозяйстве, и посвященные ей храмы нашли себе место во всех уголках Китая». (Признаюсь, что некоторые миниатюрные изваяния этой богини, изящно изготовленные из дерева, слоновой кости или фарфора, выглядят настолько красивыми и манящими, что автор, ваш покорный слуга, едва не обратился в буддизм.)
Теперь поговорим об одном из многочисленных будд по имени Амитабха, отличающемся таким большим состраданием к людям, что он отказался от превращения в будду, разве что при одном условии: ему должны позволить разделить свой громадный запас милости с другими людьми по своему выбору. По этой причине те, кто живет праведно, медитирует всецело на Амитабху или даже (в соответствии с самым оптимистическим толкованием) делает единственное упоминание его имени, должны родиться после смерти в его раю, который называют «территорией сплошного удовольствия».
Это конечно же еще не нирвана, а только один шаг к ее обретению. Однако интервалы времени в буддизме существуют такие немыслимо протяженные, что большинство людей по их поводу совершенно не переживают. Еще одной интересной фигурой представляется Будда, которому предстоит еще прийти, а его изваяние держит в руках мешок, наполненный будущим счастьем для всех. На лице у него постоянно блуждает улыбка, потому что он знает, что, как бы плохо дела ни выглядели сейчас, в счастливом будущем все будет замечательно.
Буддизм в Китае не только обещал спасение людям добропорядочным и истово верующим, но к тому же грозил грешникам разнообразными карами буддистского ада, наглядно представленными в графическом виде храмовых фресок. Но здесь снова предлагается выход. Грешников к мучениям приговаривают не навсегда, а только к череде чистилищ; выполнив тщательно продуманные обряды один за другим, человек может помочь своим любимым миновать эти чистилища поскорее. Службы в память покойных считались в Китае важным обрядом с незапамятных времен; буддисты преуспели в приобретении для себя большого места в исполнении данной старинной функции.
Буддизм не только трогал человеческий рассудок и душу, но и привлекал своей эстетикой. Устремленные к небесам пагоды и храмы внушительных размеров производят неизгладимое впечатление даже на людей неверующих. Европейцы склонны к восприятию «идолов» в виде грандиозных изваяний, предназначенных исключительно для введения в заблуждение доверчивых людей, но историки искусства утверждают, что лучшие образцы китайской буддистской скульптуры служили задачам гораздо более высоким, чем просто обман простаков. Профессор истории искусства Иосиф Лерой Давидзон пишет, что «только в Китае в V веке общепринятая сдержанность и религиозный пыл переплелись, чтобы произвести безупречное равновесие между человеческим изваянием и буддистской идеализацией, в которой передается с минимальным отвлечением и максимальной силой обобщенный дух самых глубоких концепций учения Будды… Предметы поклонения выглядят настолько человекоподобными, насколько требуется для признания их народными массами. Они теряют человеческую суть в повторяющейся архитектуре, поэтому прихожанин уносится мимо них к воплощенным в них абстракциям».
Китайцев отличает большая терпимость. Они не видят ничего предосудительного в посещении обрядов, проводящихся в буддистском, даосском и конфуцианском храме в один и тот же день. Буддистам тоже в терпимости не откажешь. Мы отмечали их отношение к даосизму. Они назвали одного из бодхисатв воплощением Конфуция, а американский миссионер Льюис Ходаус сообщает о существовании в Шаньдуне в свое время «буддистского храма, посвященного Конфуцию». Во время некоторых буддистских церемоний воздаются почести китайскому божеству «Небес». Добродетели сыновнего благочестия вполне хватало даже в индийском буддизме; но в Китае ей придавалось особое значение в соответствии с традицией его народа. Буддистские храмы строились в строгом соответствии с китайской системой магических представлений, прежде всего с учетом пяти стихий и всего прочего, известных под общим названием
Представляется большим заблуждением предположение о том, будто все китайские буддисты состояли из неосведомленного народа, попавшего в силки разговоров о магии и наивных суеверий. Автору выпала большая удача достаточно близко познакомиться с одним китайским ученым, считавшим себя благочестивым буддистом. При этом он оставался в высшей степени интеллигентным человеком, причем отнюдь не без чувства юмора. Он никогда не говорил о своей вере, зато она придавала ему безмятежности и обходительности, настолько же заметной, насколько и ненавязчивой.
Нормы нравственности буддизма, за некоторым исключением, выглядят так, что их повсюду одобрили бы люди высоких моральных принципов. Решающую роль в привлечении симпатии китайцев к буддизму сыграли этика данного вероучения, равно как его поражающие воображение посулы.
Даже среди различных сект христианства проповедуются многочисленные доктрины, призванные вызывать интерес у людей всех типов темперамента. В буддизме учет человеческих слабостей поставлен еще искуснее. Представителям одного из направлений философской мысли в индийском буддизме, принесенного в Китай одним знаменитым монахом VII века, удалось достичь в высшей степени утонченной плоскости метафизического отображения мысли. Кларенс Гамильтон объясняет это тем, что буддисты считали «мироздание всего лишь игрой ума», и они пытались «доказать, будто на первый взгляд внешний, реальный мир представляет собой всего лишь плод нашего собственного воображения. Причем целью ставится освобождение нас от страха перед ним и от привязанности к нему». Приемом такого освобождения от реальности можно в известной мере считать медитацию.
Такая тонкая метафизика абсолютного одобрения в Китае, как представляется, не вызывала. Еще одно направление философской мысли, тоже опиравшееся на медитацию как основной инструмент познания себя, оказало более первазивное (всепроникающее) влияние не только на буддизм, но и на всю китайскую философию. Его название происходит от санскритского слова, означающего «медитация», переведенного на китайский и затем на японский язык; на Западе оно практически повсеместно известно под японским названием «дзен-буддизм».
Разъяснение самых начальных истин дзен-буддизма с толком и расстановкой потребовало бы целого тома и намного больше мудрости, чем располагает автор. Историю дзен-буддизма в Китае толком никто не знает, но она и не должна никого беспокоить. Его судьбу можно как-то связать с учениями китайских монахов вроде одного из них, что пользовался большой популярностью около 400 года. Именно он заявил, что мир Будды представляет собой совсем не какую-то далекую «Чистую Землю», а тот мир, что вокруг нас; что все разумные существа обладают естеством Будды и что все, даже противники буддизма, могут обрести состояние Будды через внезапное озарение, если они только осознают данный факт.
По мере становления дзен-буддизма появилось поверье, что просветление можно обрести методами медитации, позаимствованными в Индии. В качестве примера можно привести созерцание глухой стены. Наставники одной влиятельной школы учили своих питомцев тому, что никакого специального приема не требуется; человеку достаточно лишь поступать откровенно и разумно. Если бы ученик наставника дзен-буддизма спросил значение буддистской троицы, ответ мог прозвучать так: «кукуруза, пшеница и бобы». Или ему прилетела бы увесистая затрещина. От него ожидается, что он сам во всем должен разобраться. Существовала тенденция отсеивания всего внешнего, даже манускриптов. Монахи – дзен-буддисты привлекались к ручному труду на хозяйственных работах в монастыре. Ху Ши пишет: «Монастыри дзен-буддистов на протяжении IX и X веков служили крупными центрами философского абстрактного теоретизирования и дискуссий. Все так и оставалось, пока практически все остальные секты не потеснил дзеннизм, и в монастырях дзеннистов не начали проводить более древние обряды и богослужения, которые здесь, как в публично поддерживаемых учреждениях, следовало исполнять».
Борьба с предрассудками иногда заходила очень далеко. Говорят, будто один монах вошел в храм и плюнул на изваяние Будды; услышав выговор за содеянное, он сказал: «Пожалуйста, покажите мне место, чтобы плюнуть, где нет никакого Будды». Еще один монах холодной ночью порубил деревянное изваяние Будды на дрова. Ниже приводятся некоторые острые высказывания известного монаха IX века в переводе Ху Ши:
«Совершенномудрый ищет не Будду. Будда числится великим убийцей, соблазнившим так много людей, попавших в ловушку и продавших душу дьяволу».
«Старый мошенник дикарей [Будда] утверждает, будто пережил крушение трех миров. Где же он находится теперь? Разве он тоже не умер, перевалив за рубеж в 80 лет? Разве он чем-то отличался от тебя?»
«Эх, вы, мудрецы, разъедините свое тело и рассудок! Откажитесь от всего и освободите себя от всех пут».
«Я во всем прав, а в ваших словах нет ни капли истины, касающейся поставленного вопроса. Я сам не знаю, что такое дзен-буддизм. Я не учитель, ничего вообще не соображающий. Я – всего лишь старый попрошайка, вымаливающий себе средства на пропитание, рубище и ежедневное испражнение. Что еще мне приходится делать? Но все-таки послушайте меня: ни за что не беритесь делать; идите и пораньше отдайтесь отдыху!»
Миссионер Карл Людвиг Рейчелт говорит, что предводители самой известной в Китае школы дзен «постоянно утверждали, что человек сам по себе обладает силами, необходимыми для достижения святости. И он сам может сотворить собственное счастье, а также преодолеть стоящие перед ним трудности, если только обладает правильным представлением об истинной сути своего человеческого естества».