– Упала с дерева, когда была ребенком, и прихватила с собой несколько веток. – Я так долго рассказывала одну и ту же историю всякий раз, когда кто-нибудь замечал мой рваный трехдюймовый шрам, что и сама почти поверила в то, что это правда.
– Ничего себе.
– Все было не так уж плохо. Рана быстро зажила. А как насчет тебя? У тебя есть шрамы?
– Нет, по крайней мере, видимых, – задумчиво сказал Кейн. – Впрочем, невидимые шрамы залечить труднее всего.
Я хорошо понимала то, что он хотел сказать, может, даже лучше, чем он сам. Я нежно поцеловала его в грудь, прямо над сердцем. После этого мы оба немного помолчали, и мне было интересно, не думал ли он сейчас о своих шрамах.
– Не возражаешь, если я останусь на ночь? – нарушил молчание Кейн. – Думаю, ты высосала из меня все силы.
Я захихикала.
– Конечно, не возражаю. Я хочу, чтобы ты остался.
В ответ он сжал мое плечо.
Прошло несколько минут, и мне показалось, что он задремал, поэтому я прошептала:
– Ты спишь?
– Нет.
– Тогда могу я спросить тебя кое о чем?
Я не смотрела на него, но знала, что он улыбается.
– А тебя остановит, если я скажу «нет»?
– Ты не скучаешь по этому?
– По чему?
– Ну, вот по этому – когда можешь лежать, уютно прижавшись к теплому телу, дружески общаться и никуда не спешить.
Кейн некоторое время молчал, потом тихо сказал:
– На этот вопрос не так просто ответить, Рэйчел.