Вздохнув, начинает объяснять:
- Я сделал это по двум причинам. Первая и не главная: после гибели родителей, дети долго не проживут. Скорее всего они умерли бы этой зимой от голода. Здесь не социальное государство двадцать первого века. Здесь нет детских домов и интернатов. Здесь они никому не нужны. Шансов выжить без взрослых у них нет. Так-то мне они безразличны. О них должны заботиться их родители. Но есть вторая причина. И она для меня очень важная – он ещё раз посмотрел на сына и продолжил:
– Если б я их не убил, они бы рассказали всем, кто убил их родителей. И не важно, что мы защищались. Здесь мы чужаки. Нас здесь не будут слушать. Нас начнут разыскивать и преследовать все, кому не лень. И вояки, и шерифы, и бездельники, и охотники за головами. Любой встречный с удовольствием убьёт нас или выдаст. Даже если мы сможем ускользнуть отсюда, ориентировки на нас передадут по всей округе, по всей Американии. Рано или поздно, скорее рано, нас бы убили. И главное, за что? За то, что мы, защищаясь, застрелили людей, которые нас обрекали на смерть? Ведь мы им ничего плохого не сделали. Накормили по-людски за свой счёт, продукты то я оплатил. Они ели с нами, даже добавку просили. А потом они захотели поживиться за наш счёт, за наши жизни, да нашими вещами. Всё наше имущество взяли бы себе, для этих голодранцев это целое состояние, да ещё от вояк может быть премию бы получили. А что ждало нас? – спросил он мрачного сына.
- Меня бы, после издевательств, повесили. А тебя, если б не убили, выгнали бы без ничего. И остался бы ты в этом мире один-одинёшенек без средств к существованию. Чтобы не умереть с голоду, тебе пришлось бы батрачить. Например, устроиться на шахту. И вкалывал бы ты от зари до зари рабским трудом в антисанитарных условиях за гроши. Тут дикий капитализм. Ещё в прошлом десятилетии расцветало рабство. И детский труд тут ценится дешевле всего.
Славик уже другим взглядом посмотрел на отца и Артём понял, что сын слышит его. Он продолжил:
- Сколько бы ты в таких условиях смог протянуть? Полгода? Год? Два? А потом бы умер от тяжкой работы, плохого питания и болезней. Или тебя бы прирезал какой-нибудь оборванец в день зарплаты за твои жалкие гроши. Вот что нас ждало! И всё из-за подлой жадности этих людей! Они нас - ни меня, ни тебя не пожалели. Хотя мы им ничего плохого не делали. И я их не пожалел в ответ. Они на нас плевали, ни за что обрекая на смерть! И я на них плевал! Я никого первым не трогаю. Это они тронули нас. Я защищался. Они хотели гибели моего ребёнка! За это я убью их детей. Хоть сто! Хоть тысячу! Понял? Это враждебный мир. Здесь человек человеку не друг, товарищ и брат, а волк, предатель и враг! Кроме тебя у меня здесь никого нет. И я буду драться за тебя и за себя до самой распоследней капельки крови! Вот так! Всё! А дальше думай сам…
Вечером у костра, съев огурцы и лепёшки убитых им людей, он серьёзно разговаривал с сыном об этом мире, о их месте в нём, о своём будущем. Потом долго ворочался, пытался заснуть. Но перед мысленным взором вставали глаза той девочки, то живые и светлые, то потухшие и мёртвые. В конце концов Артём обматерил себя, приказал выбросить эту девочку из памяти, обнял спящего уже сына и,всё-таки сумел заснуть.
А утром, надевая патронташ со своим неизменным Мервином и Хулбертом, Славка попросил:
- Пап, а ты научишь меня револьверу? Чтоб так, как ты!
Отец посмотрел на сына, улыбнулся:
- Научу. Конечно научу, сынок. Встанем днём на отдых, покажу тебе три базовых упражнения. Будешь выполнять их, отрабатывая до автоматизма. А потом, когда отъедем подальше в горы, чтоб нас никто не обнаружил, постреляешь по-настоящему.
Он посмотрел в сторону гор, куда им предстояло ехать и прошептал:
- Горы. Опять горы. Как же я ненавижу горы…
Две недели спустя на дорогу, ведущую к Бозмену, в нескольких милях западнее города вышли два человека с четырьмя конями. Старший, крупный мужик с короткой седой бородкой, осмотрев горизонт в бинокль, сказал младшему – высокому худому подростку:
- Вон тащатся несколько фур в город. Заедем вместе с ними. А пока переодевайся в тутошнее тряпьё.
- Пап, а можно я кроссовки оставлю? Сапоги не моего размера и дурацкие они.
- Совсем дурак? Твои кроссовки бросаются в глаза как новогодняя ёлка. А мы должны ничем не отличаться от местных пиндосов – возмущённо сказал отец – если получится, то купим тебе в городе новые сапоги. Деньги есть.
Помолчав продолжил:
- Значит так, первым делом к кузнецу. Пусть подкуёт Пятнашку, а то у неё скоро подкова отлетит. И остальных лошадей пусть посмотрит. Ведь дорога дальняя предстоит. Я тем временем к цирюльнику сбегаю, бороду сбрею – и посмотрев извиняющиеся на сына, пояснил:
- Ну не могу я сам опасной бритвой бриться. Нормально не получается ещё. И бородатым ходить противно.
ebooksa