Развод. Вспомни, как мы любили

И это я понимаю только сейчас.

Он всегда был энергичным и любопытным мужиком.

В супермаркете мог схватить какую-нибудь подозрительную фигню со словами “хочу попробовать”. Например, попкорн со вкусом соленых огурцов или банку с маринованной бамией. Зеленые стручки, похожи на фасоль, но в разрезе выходят звездочками.

Наша семья многое с его легкой руки всякую ерунду попробовала.

Он мог неожиданно решить зайти в случайную кофейню, потому что “хочу кофе” или “хочу круассан”. Потом он мог плеваться, высказывать недовольство, что кофе плохой, а круассан черствый или пересушен, но это не останавливало его от “экспериментов”.

Его “хочу” касались и наших ужинов.

В такие дни его “хочушек” он не требовал от меня странных изысков. Мы либо заказывали что-то загадочное, либо он выгонял меня из кухни со словами “лучшие повара — мужчины”.

Незаметно все эти “хочу” и “надо попробовать” исчезли. Они сразу не пропали. Со временем, и вот сижу я на диване и понимаю, что мы те самые лягушки в кипящей воде, которую постепенно довели до кипения.

Правда, я бы метафору изменила. Мы медленно, но верно ушли на дно.

— Я устала, — шепчу я.

— Вот я тебе и заварю чай, — шагает мимо.

— Это ведь ничего не изменит, Вить.

— А я не говорю о каких-то изменениях, Маш, — оглядывается и цедит по слогам. — Я просто заварю тебе чай, а себе кофе.

— Твоего любимого нет.

Замолкаю.

А любимый кофе перестал быть для него любимым. Выпить чашечку кофе по утрам для него было ритуалом, но он извратился в “заварить-налить-выпить”. Без смакования, неторопливости и основательности.

— Заварю какой есть.

— Есть только растворимый.

Жду его реакции. Он ненавидит растворимый кофе. Он его не воспринимает, и купила я эту банку в знак своей свободы от занудного ценителя. Банка так и стоит не открытой.

— У меня нет сейчас возможности выбирать, — говорит он и уходит.