В прошлый раз после удачного ЭКО и новости, что мы станем родителями, мы прыгали до потолка, орали, смеялись, обнимались и плакали, а сейчас сидим друг напротив друга, как мафиозники, которые пришли на серьезные разборки.
Пока я смотрю на Виктора, а он на меня, аромат от брауни и фисташкового мороженого провоцирует во мне обильное слюноотделение.
— Ты все… — подхватываю вилку и крепко ее сжимаю.
— Понял, — тихо заканчивает за меня Виктор.
— Когда?
— Когда помешали дворнику делать его работу, — откидывается назад. — И ты сама виновата.
— Чего?
— Я бы ничерта не понял, если бы ты мне в свое время не плакалась каждый день, что стала пятнистой как гепард, — улыбается. — Каждый день спрашивала, а стали ли пятна на виске больше и темнее. И я ведь их внимательно разглядывал, — вздыхает, — под лупой, Маш. Буквально, блин, под лупой.
Поджимаю губы. Да я мнительная. И да, я ходила за Виктором с лупой и в слезах, что я страшная, опухшая и пятнистая.
— И почти каждый день ты требовала брауни с фисташковым мороженым.
— Ну, знаешь, кто-то огурцы с медом жрет… — отламываю вилкой от брауни кусочек и сердито отправляю его в рот, — или штукатурку.
— А я и не говорил, что меня это раздражало, — взгляда от меня не отрывает, — меня это радовало. И мне нравилось наблюдать за тем, как ты яростно безжалостно расправляешься с брауни.
И я понимаю, что я уже третий кусок брауни глотаю.
— Мне нравилось еще кое-что…
— И что же? — зло спрашиваю с набитым ртом.
Опять прищуривается, встает, подхватывает стул и через секунду уже сидит рядом со мной.
— Ты многое забыла, да?
— Я тебя не понимаю, — разворачиваюсь к нему.
— Я тебе напомню, что мне еще нравилось.
Сгребает в охапку, игнорируя мои возмущения, и жадно накрывает мои губы своим горячим ртом.