Развод. Вспомни, как мы любили

22
18
20
22
24
26
28
30

В прошлый раз после удачного ЭКО и новости, что мы станем родителями, мы прыгали до потолка, орали, смеялись, обнимались и плакали, а сейчас сидим друг напротив друга, как мафиозники, которые пришли на серьезные разборки.

Пока я смотрю на Виктора, а он на меня, аромат от брауни и фисташкового мороженого провоцирует во мне обильное слюноотделение.

— Ты все… — подхватываю вилку и крепко ее сжимаю.

— Понял, — тихо заканчивает за меня Виктор.

— Когда?

— Когда помешали дворнику делать его работу, — откидывается назад. — И ты сама виновата.

— Чего?

— Я бы ничерта не понял, если бы ты мне в свое время не плакалась каждый день, что стала пятнистой как гепард, — улыбается. — Каждый день спрашивала, а стали ли пятна на виске больше и темнее. И я ведь их внимательно разглядывал, — вздыхает, — под лупой, Маш. Буквально, блин, под лупой.

Поджимаю губы. Да я мнительная. И да, я ходила за Виктором с лупой и в слезах, что я страшная, опухшая и пятнистая.

— И почти каждый день ты требовала брауни с фисташковым мороженым.

— Ну, знаешь, кто-то огурцы с медом жрет… — отламываю вилкой от брауни кусочек и сердито отправляю его в рот, — или штукатурку.

— А я и не говорил, что меня это раздражало, — взгляда от меня не отрывает, — меня это радовало. И мне нравилось наблюдать за тем, как ты яростно безжалостно расправляешься с брауни.

И я понимаю, что я уже третий кусок брауни глотаю.

— Мне нравилось еще кое-что…

— И что же? — зло спрашиваю с набитым ртом.

Опять прищуривается, встает, подхватывает стул и через секунду уже сидит рядом со мной.

— Ты многое забыла, да?

— Я тебя не понимаю, — разворачиваюсь к нему.

— Я тебе напомню, что мне еще нравилось.

Сгребает в охапку, игнорируя мои возмущения, и жадно накрывает мои губы своим горячим ртом.