— Холодный. Не нагревается.
Виктор касается утюга, крутит температурное колесико, смотрит на вилку, которая валяется на полу у его ног, на пустую розетку и опять тиранит колесико.
— Не работает, — тяжело вздыхаю я. — Сломался.
— Угу, — Виктор отставляет утюг и озадаченно поглаживает небритую щеку. — А как сломался-то?
— Не знаю.
— Может, мы им скажем? — едва слышно отзывается Лиза.
— Подожди, — отвечает Даша, и голосок дрожит от подступающего смеха.
Рома крякает, и я настороженно оглядываюсь на него. Расплывается в улыбке, тянет морковку ко рту и фыркает.
— Так, — Виктор тоже оборачивается. — Мы готовы опять покричать?
Рома щурится на него и неуклюже валится на подушки, тихо агугнув.
— Смотри-ка вжился в роль милого зайчонка, — Виктор смотрит на меня. — Но нас не обманешь, да? Не проведешь.
Мы, кажется, с ним сейчас даже синхронно пошатываемся.
— Мы с ним посидим, — тихо говорит Лиза.
Мы с Виктором замираем и не шевелимся, чтобы не спугнуть дочерей, которые изъявили желание побыть хорошими дочками и замечательными сестрами.
— И пеленки погладим, — добавляет Даша.
— Утюг сломан, — недоверчиво предупреждаю я.
— Починим, — Надя пожимает плечами. — Всего-то надо его подключить к розетке.
— Утюг починят, пеленки погладят, с малым посидят, — пудивленноеречисляет Виктор. — Это неспроста, да?
— А не пофиг ли? — едва слышно говорю я. — Потом разберемся, а? Пошли…
На цыпочках крадусь прочь, оглядываюсь на Виктора, который застыл за мной: