Развод. Вспомни, как мы любили

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да это же магия какая, Вить, родить мини-версию себя.

— Это тебе, — Рома придвигает лист с собакой Юре, который круглыми глазами разглядывает четырехлетнего художника.

— Спасибо, — выдерживает растерянную паузу и переводит на меня озадаченный взор, — это очень мило и почти до слез, но зная тебя, я теперь должен повесить эту собаку в рамочку и хранить на видном месте.

— Тебе не нравится? — тихо спрашивает Рома.

— Нравится, — торопливо говорит Юра. — Такую собаку мне еще никто не дарил.

Рома улыбается и тянет фломастер в рот.

— Нет-нет-нет, — Юра выхватывает фломастер из его пальцев. — Нельзя.

— Почему?

Юра закрывает фломастер, откладывает его в сторону и тяжело вздыхает:

— Что-то мне подсказывает, тебя не удовлетворят мои объяснения, и ты все поймешь только тогда, когда сожрешь с десяток фломастеров… — косит на меня многозначительный взгляд. — Так ведь?

Я подаюсь в сторону Юры и шепчу:

— Поэтому фломастеры особенные, — улыбаюсь. — Чернила в них безопасные, но горькие да ужаса.

— Серьезно?

— Ага.

Юра смотрит на фломастер, потом на меня и решительно хватает его. Открывает и сует стержень в рот. Глаза окруляет, отбрасывает фломастер и полощет рот чаем:

— Какого черта… Да кто такие фломастеры делает, блин… Фу… Реально горькие!

Рома вздыхает, лезет ко мне на колени и устало приваливается ко мне, глядя на Юру:

— Значит, невкусные.

— Нет, — Юра сплевывает зеленую воду в стакан. — Да это издевательство над детьми.

— Я так не буду делать, — Рома трет щеку ладошкой, и я целую его в макушку.