— Это я, Маш, я, — касается моего подбородка. — Тише… ты цела?
Осматривает мое лицо, шею и руки. Касается меня окровавленными пальцами осторожно и невесомо, и вглядывается в глаза, когда я всхлипываю и судорожно выдыхаю.
— Это я, Маш… Я рядом… Все хорошо.
А затем мягким рывком за запястье привлекает меня к себе и укрывает теплыми объятиями, в которых я опять всхлипываю и реву в мягкий и шерстяной шарф.
— Я ничего не делала… Я была вежливой… — глотаю половину слогов. — Не соблазняла, не провоцировала… я ничего не делала…
— Я знаю, Маш, знаю. Я рядом.
— Нет… не рядом… Был рядом, но не не теперь… Я одна, мне страшно. Так страшно.
— Екарный театр! — раздается возмущенный мужской голос. — Какого черта, Вить?
В проеме стоит толстяк с жареным пирожком в руке и жует, глядя на Андрея:
— Етить-колотить, — глотает и вновь кусает пирожок. Затем переводит на меня взгляд и бубнит, сосредоточенно пережевывая кусок пирожка. — Доброе утро, если оно, конечно, доброе.
— Юр, свали! — рявкает Виктор.
— Ты меня оставил одного!
— Да, твою ж дивизию!
— Меня нельзя оставлять одного! Пирожок сунул и думаешь все? Я буду сидеть один и скучать?
— Кто это? — шепчу я.
— Лучший друг твоего мужа… ой, — опять кусает пирожок, — бывшего мужа, — шмыгает. — Я с ним ночь провел. И да, я люблю двусмысленности.
Виктор садится рядом и сжимает переносицу.
— Как ты меня достал.
— Юрий Пастухов, — “лучший друг” Виктора расплывается в улыбке. Запихивает в рот остатки пирожка, торопливо пережевывает их, вытирает салфеткой пальцы и ворчит с набитым ртом. — Чую, меня ждет веселые часы на унитазе после этого жареного дерьма, но, блин, что ж поделать.
— Твой друг? — в шоке смотрю Виктора.