Всегда — в щёку или в лоб, в плечо или в волосы. Но в губы — только во время секса. Только для того, чтобы заткнуть её рот, стонущий не так.
— Не уверена, Стас. Вернее, уверена, но кое в чём другом.
Марина затянулась и выпустила струю дыма.
Никогда не любил курящих женщин. Если бы жена была дорога мне, непременно отобрал сигарету и запретил даже думать о куреве. Но я лежу и спокойно вдыхаю горьковатый дым.
Марина стала мне чужой и неинтересной, вот в чём правда. Мне неприятен вид её губ, складывающихся куриной жопой, когда она затягивается. И на этом всё.
Отвести взгляд в сторону — и забываешь о недовольстве. Потому что мне пле-вать.
— Всё зря?
Я недоуменно посмотрел на неё.
— Диеты, причёска, одежда совершенно другая…
Марина раздавила сигарету в пепельнице и зло посмотрела на меня.
— Ростом не могу соответствовать, извини. Не могу подрезать ноги так, чтобы смотреть, как пигалица, на тебя снизу вверх.
— О чём ты, Марина?
— Ма-ри-на, — хохотнула жена. — А как же Маришка? Марочка? Или всё теперь звучит немного иначе? Иришка, Ирочка. Да? Ну, я же права. Права. Права! — громко выкрикнула она.
— Не ори. Лизку разбудишь, — процедил я сквозь зубы и почти сразу же услышал, как захныкала в соседней комнате дочка.
Ей исполнилось полтора года.
— Иди, папаша. Хоть это ты ещё можешь сделать? Поцеловать ребёнка, взять на руки?
Марина не двинулась с места, хотя прекрасно знала, что Лизка быстрее засыпала, если дать ей грудь. В качестве успокоительного средства. Дочка уже ела с основного стола, но лучше засыпала с грудью.
С дочкой провозился полчаса, не меньше. Она беспокойно вертелась и хныкала, капризничая. Уснула после укачивания. Я осторожно закрыл дверь.
Жена натянула просторный халат, спускаясь на кухню. Громыхнула дверью холодильника, доставая холодное вино.