Дарвинизм в XXI веке

Горизонтальным переносом называется перенос генов между организмами, не являющимися по отношению друг к другу предками и потомками (в том числе между организмами разных видов). У эукариот, особенно у многоклеточных, такой способ обмена генами хотя и не редок, но все же играет второстепенную роль (за редкими исключениями — как, например, у бделлоидных коловраток), у прокариот же он — едва ли не основной способ рекомбинации генетического материала. О том, почему это так, мы поговорим подробнее в главе «Интерлюдия или сюита? Или Легенда о Золотом веке».

121

Так, например, когда в 1970-х годах стало ясно, что участки, кодирующие белки (то есть «гены» в строгом смысле этого слова), составляют лишь небольшую часть ДНК эукариот, тогдашние «неортодоксально мыслящие» биологи радостно заговорили о том, что этот факт-де опровергает СТЭ, что она бессильна объяснить, как могла возникнуть и существовать столь большая доля «лишней» ДНК. Когда же в 2010-х годах начали появляться данные о том, что, по крайней мере, значительная часть некодирующей ДНК несет определенные функции, уже нынешнее поколение антидарвинистов столь же радостно увидело в них опровержение СТЭ — которая якобы утверждала, что некодирующая ДНК может быть только «мусором».

122

Вопрос о некоторых возможных альтернативах СТЭ внутри общего селекционистского (то есть дарвинистского) подхода мы обсудим несколько позже — в главах 11 и 18.

123

В современной науке такой подход получил ироническую кличку cherry picking, то есть «собирание вишенок».

124

Заметим, что хотя идея естественного отбора (как мы уже видели в главе «Отбор в натуре») долгое время оставалась столь же умозрительной, как и эффекты, постулированные авторами других эволюционных концепций, Дарвин четко указал, обнаружение каких фактов могло бы ее опровергнуть. Иными словами, теория естественного отбора с самого начала отличалась опровержимостью — что, с легкой руки Карла Поппера, считается важнейшим отличительным признаком научной теории (см. главу 16).

125

Впрочем, по мере развития этого процесса сам термин «естественная история» становился все менее употребительным и к концу XIX века почти исчез из обращения, уцелев только в традиционных названиях типа «музей естественной истории».

126

Это произошло, например, в науке о поведении животных — о чем автор этих строк подробнее рассказал в своей книге «Введение в поведение», вышедшей в 2016 году.

127

Вероятно, это и стало причиной полного игнорирования мировой эволюционной биологией «Номогенеза» Берга — несмотря на то, что в 1924 году вышел английский перевод этой книги. Понятийный аппарат, способы аргументации и весь дух этой книги, совершенно типичные для теоретических трудов XIX века, в 1920-х годах для европейских и американских биологов выглядели уже полным анахронизмом.

128

См., например, концепцию «эволюционных уровней» петербургского философа А. Болдачева.

129

При этом сам Геккель считал Гёте фигурой, равновеликой Дарвину, и даже посвятил второй том «Общей морфологии» «трем великим мыслителям — Дарвину, Ламарку и Гёте». Однако идея собственных законов преобразования формы оказалась для него второстепенной; большинство же его читателей и последователей не заметили ее вовсе.

130