Мельничиха из Тихого Омута 2

— Что же вы, хозяюшка? — ко мне подлетела Сюзетт и обняла за талию. — Вам обязательно надо взять кусочек!

— Спасибо, но я наелась, — вежливо отказалась я. — Всё очень вкусно и так много…

— А пирог не для еды, — хихикнула Сюзетт и понизила голос, зашептав мне на ухо: — Возьмите кусочек, но не ешьте, а унесите домой и положите под подушку, тогда во сне к вам придёт тот, кто уготован вам судьбой!

— Большой заказ на бумагу, — пробормотала я, пытаясь отстраниться, потому что от девицы очень уж сильно пахло сидром.

— Да что же вы шарахаетесь ото всех, будто боитесь? — Сюзетт смотрела на меня совсем не пьяными глазами и чуть улыбалась — совсем немного, уголками губ. Наверное, знала, что так её широковатый рот выглядит в лучшем свете. — Посмотрите, всем весело, — продолжала она, — и только вы сидите с похоронным видом.

Эти слова услышала Мадлен Квакмайер, которая как раз проходила мимо с кувшином яблочного компота.

— Ты с ума сошла, Сюзетт?! — напустилась она на дочку. — Перед свадьбой о похоронах не говорят! Дурная примета!

— Простите, матушка, сболтнула лишнее, — защебетала Сюзетт. — Давайте я помогу вам, — она взяла кувшин у матери и отнесла его на стол.

Похоронный вид… Да ладно! Я тут так усиленно улыбалась, что даже щёки заболели. Какой похоронный вид? Это в красном корсаже, что ли? Вот уж насмешила!

Девицы затеяли новую игру — взялись за руки парами, выстроились друг за другом и забегали «ручейком». Что-то такое я припомнила из детсадовских развлечений. Но им нравилось, потому что они весело смеялись, а потом запели песню про красавицу Дженет, которая отправилась в эльфийский лес за цветами, а вернулась совсем не девушкой.

Песня была с намёками-полунамёками, и сопровождалась такой беготнёй, что когда музыка затихла, гостьи запросили пить и расселись по лавкам, обмахиваясь руками и платками.

Все шумели, смеялись, сидр лился рекой, и в это время кто-то запел — без музыки, не слишком громко, и слова у песни были странные, не в рифму, будто придумывались на ходу:

— Озеро синее, озеро глубокое, По берегу черные курочки кружат, Золотые зёрнышки клюют, крыльями машут. А на дне утопленники лежат, Что видели, что слышали — уже ничего не скажут.

Песню услышали не сразу, но я услышала — сквозь болтовню, через смех, и чуть не уронила ложку.

Кто это поёт?..

Я оглянулась, пытаясь взглядом отыскать ту, что запела эту странную песню, но меня опередила Мадлен Квакмайер.

— Девушки! — крикнула она, перекрывая и общий разговор, и певицу. — Что это за песня? Такое нельзя петь перед свадьбой! Кто её выбрал, признавайтесь!

Девицы дружно замолчали, а невеста из пунцово-розовой стала белой, как цветы в её волосах.

— Модести, это ты придумала? — госпожа Квакмайер уперла руки в бока, остановившись рядом с блондиночкой, которая до этого за обе щеки уплетала сладости с общего блюда. — Ты всегда завидовала Иветте! Решила девичник испортить?!

Сидевшие рядом с Модести Кармэль и ещё одна девица — тоже блондинка, но с карими глазами и не такой сдобной пухлости, как Модести, отодвинулись в разные стороны, чтобы не попасть под горячую руку.

Остальные дружно замолчали, глядя на Модести, которая от неожиданности поперхнулась печеньем.