Она сунула мне в руку записку с адресом.
– Что это?
– Твой отец меня просто с ног сшиб. Никогда не видела такое улучшение за один день. Хочу помочь.
27
Копии, подделки, химеры
Кэт сидит за столом в белом платье, белые цветы в волосах. Она прихлебывает из бокала белое вино и заразительно смеется, запрокинув голову, на ее озорной смех немедленно откликаются все остальные. Так всегда с Кэт: смешит не то, что она скажет, но ее реакция на шутку. Было бы наивно утверждать, будто она всегда в хорошем настроении – конечно, не всегда, особенно когда старшая дочь достает, эта странная молодая женщина с вечными проблемами только и бывает счастлива, если сумеет сделать свою мать несчастной. Но Кэт живет мимо этих трудностей, чуть ли не вопреки им – умеет все забыть и наслаждаться жизнью как она есть или хотя бы наслаждаться другой ее стороной. Не допускает, чтобы одна сторона жизни накладывалась на другую, аккуратно разделяет заботы и проблемы. Не так, как я – я разделил свою жизнь надвое, а от проблем не избавился, из жизни Хэмиша О’Нила они проникали в жизнь Фергюса Боггса, и наоборот. Вот, например, сегодня, в этот прекрасный день, она говорит: «К черту все проблемы, будем наслаждаться этой минутой, тем, что мы делаем сейчас».
Меня эта ее способность и восхищает, и сводит с ума. Как можно игнорировать проблемы? Но она не вовсе их игнорирует, просто отодвигает в сторону, подумает о них, когда ей будет удобно. У меня так не получается. Я все время думаю о них, пока не рассосутся. А как далеки мы нынче от своих проблем? За пять тысяч миль, в центре винодельческого региона Калифорнии, на свадьбе у ближайшей подруги Кэт. Ей пятьдесят, жениху шестьдесят – не юные пташки и оба не в первый раз вступают в брак, но кажутся влюбленными подростками, оторваться не могут друг от друга, как я от Кэт. Похоже, выдалось лето вторых браков, я присутствую уже на третьей свадьбе и всякий раз вспоминаю свою первую, тем более что начались эти свадьбы со свадьбы моей жены. Меня туда не приглашали, но сам факт сильно подействовал на меня. Я и не ожидал приглашения, мы с Джиной за пятнадцать лет со дня развода добрым словом не обменялись, но, хотя после меня у нее появлялись партнеры, я все еще считал ее своей женой. А теперь у нее другой муж, и я заново перебираю все, что сделал не так. Как хорошо все начиналось, как я восхищался ею, почитал ее и хотел одного: угодить. Именно это и погубило наш брак, погубило меня. Почему я не научился видеть в ней то, что она есть, ведь она любила меня таким, каков я есть? Как бы я ни старался изменить себя, корни оставались те же, и она любила настоящего меня – по крайней мере, какое-то время. Но нежная девушка с веснушками исчезла, осталась недовольная, все время срывающаяся женщина. Это я сделал ее такой? Это все моя вина?
Мы сидим в винограднике на побережье Калифорнии, в самом сердце винодельческого региона. Санта-Барбара, июль, немыслимая жара. Кэт в своей стихии, все гуще становится ее бронзовый загар под палящим солнцем, скинула туфли, шевелит пальчиками с розовым маникюром, глубокое декольте тоже забронзовело. Свет моей жизни, но чем сильнее она пригревает, сияя, тем ощутимее надвигающаяся на меня тень. Время на исходе. Я ушел с солнца, не в силах вынести жару. Белая рубашка насквозь промокла, из-за этого нельзя снять пиджак, в котором мне так жарко. Я прячусь, как могу, в тень, галлонами пью воду, но вес, вес, никогда еще я не набирал столько лишнего веса – на двадцать пять килограммов больше обычного, то-то мне так жарко, так неудобно, яйца потеют, в паху все слиплось, воротник рубашки стискивает шею. Рядом со мной плюхнулся мужчина в белом летнем костюме и белой шляпе, говорит, что торгует предметами искусства, а сам способен болтать только о гольфе, участвует в турнирах по всему свету и каждый описывает так подробно, что хочется попросить его заткнуться на хрен, на хрен, на хрен! Но я сдерживаюсь ради Кэт. Я сам виноват, обронил, что когда-то играл в гольф – играл, сто лет тому назад, больше ради интересов дела, когда был финансовым консультантом и это помогало поддерживать связи. Мне пришлось продать клюшки, отказаться от членства в клубе, поскольку нет ни денег, ни свободного времени для таких досугов. Все мои знакомые поступили точно так же, а на вырученные деньги купили велосипеды и тренировочные костюмы и катаются по воскресеньям. Слушать подробные описания игры, в которой я больше не участвую, – это здорово взбадривает, да уж.
Я не хотел ехать. Когда Кэт сказала мне про это приглашение, я сразу ответил, что ехать не хочу, но на этот раз она уперлась. И все расходы взяла на себя. Что бы я не говорил себе, отправляясь в первый медовый месяц, сейчас я отношусь к жизни иначе и не хочу, чтобы кто-то платил за меня. Я хочу сам за себя платить, но у меня не было денег на билет и тут тоже ни на что нет денег. За все платит Кэт. Каждая мелочь, все, что она для меня делает, мучит меня так, словно мне яйца режут. Да еще и эта компания мне совершенно не нравится. Всем было бы лучше, если бы она позволила мне остаться дома.
Кэт оглядывается на меня и улыбается, но я вижу в ее глазах тревогу. Натягиваю фальшивую широкую улыбку, клоунски обмахиваюсь, давая понять, почему перебрался в тень. Она снова улыбается и включается в разговор, и я тоже с преувеличенным оживлением пускаюсь беседовать с этим торговцем предметами искусства, пусть Кэт, бросая исподтишка на меня взгляд и думая, будто я этого не замечаю, видит, что у меня все в порядке.
Посреди описания игры в Пеббл-бич, «пар на восьмой лунке», что бы это ни значило, телефон у меня в кармане завибрировал. Я извинился, постаравшись скрыть свою радость, и удрал в дом, где работали кондиционеры. Там, благо меня никто не видел, я снял пиджак и сел. Сообщение, которого я ждал, – от Сони Шиффер, я связался с ней, как только узнал, что мы едем в Санта-Барбару. Общаясь с ней втайне от Кэт, я снова почувствовал то возбуждение, с каким планировал вечер игры или отъезд на матч, придумывая для Джины очередную ложь. На этот раз к волнению присоединялись угрызения, рядом с Кэт моя совесть пробудилась, но все же не в силах была заглушить настойчивой потребности удрать от всех и встретиться с этой женщиной. Я ломал себе голову, как же это проделать, заготовил заранее план, но теперь пришлось его пересмотреть. Наша гостиница оказалась далеко от того места, где празднуется свадьба, незаметно ускользнуть, как я рассчитывал, не удастся, нужно ехать на автобусе или чтобы кто-нибудь подвез, а если я притворюсь, будто мне дурно, Кэт конечно же поедет со мной. Скоро начнется музыка, она любит танцевать. Она будет танцевать ночь напролет со всеми желающими, как она обычно делает. Танцует она замечательно, я люблю на нее смотреть, но на этот раз это будет подходящий момент, чтобы скрыться. Ее с танцплощадки четверкой лошадей не стащишь. Скажу, что устал после перелета или что с желудком неладно. Устриц переел.
Наша гостиница в двадцати минутах езды отсюда, а тот отель в Санта-Барбаре, где намечена встреча с Соней, – в сорока минутах. Нужно добраться до своей гостиницы, там взять машину и поехать в город. Справлюсь ли я? Встретиться с Соней и вернуться, пока веселье не закончилось и Кэт не отправилась меня искать. Не знаю, получится ли, но чем скорее я отправлюсь, тем выше мои шансы. При виде меня Кэт нахмурилась, встревоженная, – я потер брюхо и сказал ей второпях, что еду в гостиницу, засяду в туалете. Она знает, что я не люблю пользоваться чужими туалетами. Я пообещал не задерживаться, еще вот только рубашку переменю, мне так неловко, веселись тут пока, я быстро, к танцам вернусь. Конечно, Кэт беспокоится за меня, она заботливая, но она также привыкла сама распоряжаться собой, двадцать лет прожила одна и научилась другим тоже предоставлять свободу – словом, меня отпускают с праздника одного, я быстро принимаю душ, переодеваюсь в чистые штаны и свежую рубашку, хватаю свою сумку и еду в Санта-Барбару.
Встреча назначена в мотеле, я припарковался и поднялся на второй этаж. В конце коридора все номера открыты, как меня и предупреждали: здесь проходит аукцион. Соню я узнал сразу – по фотографии, к тому же вокруг одни мужчины. В свои семьдесят четыре года она опубликовала две книги о марблс, об играх и коллекционировании; это один из самых уважаемых экспертов в нашем мире. Я попросил ее оценить мою коллекцию – вернее, коллекцию Хэмиша О’Нила, – и, посмотрев присланные ей фотографии, она согласилась пообщаться, моя коллекция ее заинтересовала. Она весит полтора центнера, колени изуродованы артритом, вокруг фанатики, сражающиеся за каждый момент ее времени, но едва я вошел, все словно бы исчезли, только я и она – ей, как и мне, не терпелось перейти к делу. В четырех номерах мотеля сравнивают шарики, оценивают, меняются. Я бывал и раньше на таких собраниях – разумеется, как Хэмиш О’Нил – и всегда приходил в экстаз просто оттого, что оказывался среди людей, столь же погруженных в марблс, как я сам. Когда чей-то взгляд загорается при виде «гвинейской кобры» в идеальном состоянии, или «прозрачного полосатика», или «экзотического завитка», или при виде коробки образцов, которая раньше не попадалась этому любителю в руки, я убеждаюсь, что я – не единственный фанатик, очарованный миром марблс. Конечно, среди этих людей есть еще большие, чем я, безумцы, они тратят всю свою жизнь, все сбережения на коллекцию и даже не играют, но на таких встречах я всегда чувствую себя словно в окружении друзей, становлюсь вполне самим собой, хотя и укрываюсь под именем брата.
У меня имелись обе Сонины книги. Одну я купил специально для того, чтобы оценить свою коллекцию, но сразу понял, что могу дать маху или стану жертвой мошенников. Я связался по интернету с Соней и привез шарики ей на экспертизу. Не все, конечно, иначе пришлось бы платить за перевес, да и не мог я упаковать в дорожную сумку слишком много шариков незаметно для Кэт. Я взял те, которые казались мне наиболее ценными. Продавать я их не собирался, о чем заранее предупредил Соню. Я еще не решил, буду ли их продавать, никогда прежде об этом не думал, но такой момент может настать. Банк прижимает меня с ипотекой за квартиру в Роскоммоне, дурацкая попытка инвестировать средства в жилой дом посреди ничего, – стоила она при покупке слишком дорого, а теперь не стоит ни гроша, а поскольку запланированная инфраструктура – школа, магазин и все прочее – так и не была построена, сдать квартиру тоже не получится, как же мне выплачивать ипотеку?
Нужно оценить хотя бы часть коллекции и понять, чем я располагаю.
Хотя я приехал на машине и мне предстоит возвращаться, Соня настояла: мы должны вместе выпить виски. Я видел, что от моего согласия зависит, возьмется ли она оценить марблс. Она собирается приятно провести ночку, торопить ее нельзя. Ладно, завтра буду переживать из-за этой машины, завтра придумаю, как объяснить все Кэт, пока не знаю как. Изобрету что-нибудь.
– Ну и ну, хорошенькая у вас коллекция, – сказала Соня, усаживаясь за столом в номере. Вокруг вертятся люди, болтают, меняются, играют, кто-то смотрит, как Соня работает, но я никого не замечаю, смотрю только на нее. Огромная, такая толстая, что попа свисает по обе стороны сиденья. Я для нее – Хэмиш О’Нил, победитель мирового чемпионата 1997 года, лучший игрок в индивидуальном зачете в том же году. Для начала она хочет поговорить об этом, и я с радостью воскрешаю дни своей славы, ведь так немного на свете людей, с кем я могу этим поделиться. Я рассказываю все подробности, как мы десять раз подряд выбивали немцев, не давая им и шарика бросить, а потом в баре Бахтер из моей команды подрался с кем-то из германской шестерки, и американцам пришлось их мирить. Мы посмеялись, но я видел, что сумел произвести на нее впечатление, а затем мы занялись шариками.
– Я купил книгу, надеясь, что смогу разобраться в своей коллекции, но понял, что это искусство, причем такое, каким мне не овладеть, – сказал я. – Я и не думал, что существует столько поздних копий.
Она внимательно посмотрела на меня.
– Не стоит так переживать из-за копий, Хэмиш. В мире коллекционеров это обычное дело, брильянты и солнца появились в подражание луковой кожуре, кошачьи глаза воспроизводили завитки, кирпичи, бабки, «акро» и «карнелион» подражали ручной обработке камня, тем не менее все эти марблс высоко ценятся и по сей день, за исключением, разумеется, кошачьих глаз.
ebooksa