Подобную версию высказал и такой проницательный исследователь, как профессор Д. О. Чураков, который, вполне резонно поставив ряд вопросов, в частности о «корявой» стилистике первого «Письма», якобы вышедшего из-под пера маститых литераторов, и о довольно странном составе подписантов, которые стояли на принципиально разных творческих, идеологических и даже нравственных позициях, в качестве гипотезы предположил, что некоторые рьяные «борцы с тоталитаризмом» согласились поставить свои автографы под этим «Письмом» только «на условиях прочных гарантий своей безопасности, полученных на самом верху»[854].
С большой долей вероятности можно предположить, что эти два послания буквально накануне февральского и мартовского Пленумов ЦК и партийного съезда появились вовсе не случайно. Брежневской команде важно было нанести мощный превентивный удар по шелепинской группе, члены которой во всей интеллигентской среде уже давно и прочно ассоциировались с именем И. В. Сталина и возвращением к жестким «сталинским порядкам». Косвенным, но очень веским доказательством нашего предположения является тот факт, что уже на самом партийном съезде один из видных членов шелепинской группировки, Первый секретарь МГК КПСС Н. Г. Егорычев, который своим выступлением открывал всю съездовскую «дискуссию» по брежневскому докладу, крайне резко отреагировал на эти «Письма», прямо заявив о том, что «в последнее время стало модным, например, выискивать в политической жизни страны какие-то элементы так называемого "сталинизма", как жупелом пугать им общественность, особенно интеллигенцию. Мы говорим им: не выйдет, господа!»[855] Хотя надо признать, что целый ряд историков совершенно иначе охарактеризовали этот пассаж из речи лидера московских коммунистов. Так, профессор Р. Г. Пихоя почему-то оценил это заявление как «продолжение критики» И. В. Сталина, а профессор А. И. Вдовин, напротив, посчитал, что это выступление наиболее выпукло и ярко продемонстрировало «линию на отказ от дальнейших разоблачений ужасов сталинизма»[856].
Между тем накануне открытия XXIII партсъезда прошло заседание Президиума ЦК в расширенном составе[857], на котором разгорелись споры по многим принципиальным вопросам. Наибольшую активность в этом споре проявили А. Н. Шелепин, его главный оппонент М. А. Суслов, отвечавший за подготовку съезда, и отчасти А. Н. Косыгин. Как утверждают ряд авторов (Р. А. Медведев[858]), программа изменений, предложенная А. Н. Шелепиным, была во многом «противоречивой и демагогической», поскольку он призывал к борьбе против бюрократизма в партийном аппарате и ликвидации всех остатков пресловутой системы «пакетов», которая была восстановлена еще Н. С. Хрущевым в августе 1953 года; при этом отчитал А. Н. Косыгина за его предложение ликвидировать целый ряд отраслевых отделов ЦК, которое он оценил как «технократический уклон»; раскритиковал работу аппарата ЦК с творческой интеллигенцией, ряд видных представителей которой пошли по «неправильному пути» и т. д.
Президиум ЦК не поддержал позицию А. Н. Шелепина, но при этом так и не пришел к единодушному мнению по обсуждаемым вопросам. Поэтому было принято решение не выносить возникшие разногласия не только на съезд, но даже на Пленум ЦК, который состоялся за три дня до открытия съезда. Об этих разногласиях на самом Пленуме было сообщено лишь в самой общей форме. Л. И. Брежнев, выступивший с проектом доклада «Об отчете ЦК КПСС XXIII съезду КПСС»[859], отметил только тот факт, что для более подробного обсуждения возникших разногласий уже нет времени, и поэтому на самом съезде члены и кандидаты в члены Президиума ЦК (кроме самих «триумвираторов» — Л. И. Брежнева, А. Н. Косыгина и Н. В. Подгорного, а также руководителей союзных республик — П. Е. Шелеста, В. В. Щербицкого, Ш. Р. Рашидова и В. П. Мжаванадзе) выступать не будут вообще[860].
Как бы то ни было, но совершенно правы все те авторы, которые утверждают, что новый этап укрепления позиций как самого Л. И. Брежнева, так и всей его команды пришелся именно на XXIII съезд КПСС, который состоялся 29 марта — 8 апреля 1966 года. Он проходил по традиционному сценарию: в самом начале работы съезда с «Отчетным докладом ЦК» выступил Л. И. Брежнев, который в ритуальном ключе подтвердил верность прежнему партийному курсу, закрепленному на XX–XXII съездах КПСС, в Третьей партийной программе, нацеленной на дальнейшее строительство коммунистического общества, а также в решениях всех последних Пленумов ЦК, направленных на полное исправление «неоправданной перестройки партийного, советского и хозяйственного аппарата», «строгое соблюдение ленинских норм партийной жизни и принципов коллективности руководства». Затем с большим докладом о «Директивах XXIII съезда КПСС по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 годы» выступил А. Н. Косыгин, который особо подчеркнул, что все партийные, советские и хозяйственные органы «должны твердо и последовательно проводить новые принципы экономической политики, предусматривающие сочетание централизованного отраслевого управления с расширением прав союзных республик, усиление роли экономических методов в руководстве народным хозяйством, коренное улучшение планирования, расширение хозяйственной самостоятельности и инициативы предприятий, повышение их материальной заинтересованности в результатах своей деятельности».
В целом же, как считают многие историки и мемуаристы (Г. А. Арбатов, С. Н. Семанов, Ю. В. Емельянов, Д. О. Чураков[861]), «бесцветный» XXIII съезд знаменовал собой победу «духа консервативного реформаторства», так как, с одной стороны, «вопреки требованиям сталинистов решения предыдущих съездов не были отменены», но, с другой стороны, «не было сделано ни одного шага вперед», хотя «само упоминание в официальных документах и речах XX и XXII съездов партии уже воспринималось как свидетельство того», что «антисталинская крепость» все еще не сдалась, что в то время «обрело важное символическое значение».
Принципиальным же новшеством стало «Постановление XXIII съезда КПСС о частичных изменениях в уставе КПСС», который был принят менее пяти лет назад. В частности, в новой редакции этого устава: 1) был исключен § 25 об обязательной ротации партийных кадров на всех уровнях, который с самого начала был встречен в штыки всей партийной номенклатурой; 2) изменена та часть § 39, где речь шла о создании отдельного Бюро ЦК КПСС по РСФСР; 3) принято решение, что всю текущую работу партии между Пленумами ЦК теперь будет осуществлять не Президиум, а, как и прежде, Политбюро ЦК; 4) вместо должности Первого секретаря ЦК КПСС вновь учреждается должность Генерального секретаря, который опять же, как в «старые добрые времена», будет избираться Пленумом ЦК.
Кстати, первым с предложением о восстановлении поста Генерального секретаря ЦК выступил не кто иной, как тот же, по выражению Л. И. Брежнева, «съездовский забойщик» Н. Г. Егорычев, который позднее в своих мемуарах объяснил свое тогдашнее предложение усилением «нажима на него», в том числе со стороны «близких к Брежневу людей» — сначала «секретаря ЦК КПУ В. Г. Комяхова, а затем и первого секретаря Алтайского крайкома партии А. В. Георгиева»[862].
В современной историографии (Р. А. Медведев, Р. Г. Пихоя, Л. М. Млечин, А. И. Вдовин[863]) уже давно бытует мнение, что восстановление должности Генерального секретаря и Политбюро ЦК КПСС стало неким доказательством победы просталинских настроений в новом руководстве страны. Однако думается, что этот расхожий штамп мало соответствует реальному положению вещей. Вероятнее всего, возвращение этих более привычных названий было вызвано двумя вполне житейскими обстоятельствами: во-первых, обычным человеческим тщеславием и горячим желанием брежневской группировки поднять авторитет нового «вождя» и, во-вторых, не менее горячим желанием нового руководства страны даже на уровне символических названий высшей партийной должности и высшего партийного органа покончить с проклятым наследием Н. С. Хрущева.
После выборов нового состава ЦК и завершения работы партийного съезда прошел организационный Пленум ЦК[864], на котором был узаконен новый персональный состав высших руководящих органов партии. Как и ожидалось, Генеральным секретарем ЦК был избран Л. И. Брежнев, а в состав Политбюро ЦК вновь, как и накануне съезда, вошли 11 членов: Л. И. Брежнев, Г. И. Воронов, А. П. Кириленко, А. Н. Косыгин, К. Т. Мазуров, А. Я. Пельше, Н. В. Подгорный, Д. С. Полянский, М. А. Суслов, А. Н. Шелепин и П. Е. Шелест.
T. e. расклад сил в Политбюро ЦК практически не изменился, поскольку брежневская команда пополнилась только за счет нового председателя только что восстановленного в своих правах Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Арвида Яновича Пельше. Для Л. И. Брежнева было немаловажно, что именно этот человек, бывший до этого назначения Первым секретарем ЦК Компартии Латвии, стал новым олицетворением «совести партии». Дело в том, что он так же, как его предшественник Николай Михайлович Шверник, имел дореволюционный партийный стаж и принимал самое активное участие в событиях 1917 года, являясь членом Петроградского совета и делегатом VI съезда РСДРП(б).
Кандидатами в члены Политбюро ЦК были избраны восемь человек: В. В. Гришин, П. Н. Демичев, Д. А. Кунаев, П. М. Машеров, В. П. Мжаванадзе, Ш. Р. Рашидов, Д. Ф. Устинов и В. В. Щербицкий. Большинство из них были в этом статусе еще до проведения съезда, и только первые секретари ЦК Компартий Казахстана и Белоруссии стали новичками в высшем партийном органе.
Надо сказать, что ряд историков, в частности профессор Д. О. Чураков, говорят о том, что из 11 членов Политбюро ЦК «генсек мог рассчитывать на безусловную поддержку только троих: А. П. Кириленко, А. Я. Пельше и Д. С. Полянского», а в некоторых вопросах с генсеком «могли блокироваться М. А. Суслов, Ю. В. Андропов, а также потерявший прежнее влияние и поэтому нуждающийся в союзниках А. Н. Шелепин»[865]. Однако данная оценка, на наш взгляд, совершенно ошибочна.
Что касается Секретариата, то здесь никаких изменений не произошло и в его состав опять вошли те же 11 человек, включая Л. И. Брежнева. Почти все они, т. е. Ю. В. Андропов, П. Н. Демичев, И.В. Капитонов, А. П. Кириленко, Ф. Д. Кулаков, Б. Н. Пономарев, А. П. Рудаков, М. А. Суслов и Д. Ф. Устинов, были «людьми» генсека. И только А. Н. Шелепин оказался в роли «белой вороны», потеряв всякую надежду сесть в кресло генсека. Кроме того, важным было и то обстоятельство, что после ухода Н. В. Подгорного на пост главы советского государства де-факто вторым секретарем ЦК вновь стал М. А. Суслов, который занимал эту должность в аппарате ЦК весь период брежневского правления, до самой своей смерти в конце января 1982 года.
Важным было и то, что в начале мая 1966 года решением Политбюро ЦК была ликвидирована Идеологическая комиссия ЦК, которая с начала 1965 года де-факто не работала. По крайней мере в РГАНИ, где хранится фонд этой комиссии, никаких протокольных документов о ее работе за этот период не сохранилось[866]. Между тем было очевидно, что это решение стало явным «реверансом» в сторону М. А. Суслова. Хотя, вопреки расхожей точке зрения, он пока что не вернул себе полный контроль за этой важной сферой в аппарате ЦК, поскольку во главе Отдела пропаганды и агитации ЦК находились два «шелепинца» — В. И. Степаков и А. Н. Яковлев.
Таким образом, XXIII съезд серьезно укрепил позиции Л. И. Брежнева и нанес мощный удар по позициям Н. В. Подгорного и А. Н. Шелепина, которые возлагали большие надежды на него. Теперь о временном характере власти генсека уже никто не помышлял, поскольку он блестяще обыграл своих ближайших конкурентов в борьбе за власть. Кстати, это отчетливо видно из анализа рабочей записи заседания Политбюро, которое состоялось 16 мая 1966 года, где были четко распределены обязанности между всеми секретарями ЦК[867]. Согласно принятому решению, на самого Л. И. Брежнева возлагалось руководство работой Политбюро и «в целом» Секретариатом ЦК, на М. А. Суслова — внешнеполитические вопросы и работа с загранкадрами, на А. Н. Шелепина — вопросы плановых и финансовых органов, легкой и пищевой промышленности, торговли и бытового обслуживания, на А. П. Кириленко — вопросы машиностроения, капитального строительства, транспорта и связи, на Ф. Д. Кулакова — вопросы сельского хозяйства, на Д. Ф. Устинова — вопросы оборонной и химической промышленности, на А. П. Рудакова — вопросы тяжелой промышленности, на И. В. Капитонова — вопросы организационно-партийной работы, на П. Н. Демичева — вопросы пропаганды, культуры, науки и учебных заведений, на Б. Н. Пономарева — вопросы связей с компартиями буржуазных стран и на Ю. В. Андропова — вопросы связей с компартиями социалистических стран. Причем в дальнейшем отдельных решений о таком распределении обязанностей между секретарями ЦК приниматься больше не будет. Только в конце апреля 1976 года Л. И. Брежнев внесет на Политбюро ЦК предложение о «некоторых организационных вопросах работы Политбюро и Секретариата ЦК», где были зафиксированы те «служебные обязанности», которые уже де-факто выполняли все секретари ЦК.
Еще одной важной аппаратной победой новоиспеченного генсека стало воссоздание союзного Министерства охраны общественного порядка СССР, на которое были возложены функции бывшего МВД СССР, упраздненного еще в мае 1960 года. Тогда по инициативе Н. С. Хрущева все его функции, в том числе борьба с преступностью, были переданы всем республиканским министерствам, включая МВД РСФСР, главой которого был тогда назначен заместитель председателя КГБ СССР генерал В. С. Тикунов. Как уверяют ряд авторов (Л. М. Млечин[868]), он очень не хотел идти на работу в систему МВД, но на этом переходе жестко настоял А. И. Шелепин, который опасался, что «главным милиционером» страны может стать его предшественник на посту председателя КГБ СССР генерал армии И. А. Серов, которого Н. С. Хрущев помилует и вернет из опалы.
Спустя шесть лет решение о ликвидации общесоюзного министерства было отменено и 26 июля 1966 года Н. В. Подгорный и М. П. Георгадзе подписали Указ Президиума Верховного Совета СССР «О создании союзно-республиканского Министерства охраны общественного порядка СССР». Главой возрожденного ведомства был вновь назначен В. С. Тикунов, однако через пару месяцев его задвинули на незначительный пост в аппарате ЦК и министром МООП СССР стал генерал-лейтенант Николай Анисимович Щелоков, который в то время занимал пост второго секретаря ЦК Компартии Молдавии.
Кстати, судя по мемуарам В. Е. Семичастного[869], он и А. Н. Шелепин активно выступили против этого назначения, и первоначально Л. И. Брежнев «дал задний ход». Однако затем при активной поддержке Н. В. Подгорного все же продавил своего очередного земляка и давнего сослуживца на этот пост. С новым министром он подружился еще в довоенный период, когда тот в 1938–1941 годах сначала возглавлял один из районов Днепропетровска, а затем и его горисполком. Позднее они не раз пересекались по службе и в Киеве, и в Кишиневе, где Н. А. Щелоков работал в аппарате ЦК КП(б)У, а затем и в Совете Министров Молдавской ССР. И потому его перевод в Москву стал вполне закономерным шагом, предпринятым Л. И. Брежневым для укрепления своих позиций в высшем руководстве страны. Это прекрасно сознавали и все его «оппоненты», поэтому В. Е. Семичастный уже в начале 1967 года вторично попытался убедить генсека отменить данное решение. Однако Л. И. Брежнев, заручившись поддержкой большинства членов Политбюро, в том числе и Г. И. Воронова, который первоначально ратовал за кандидатуру В. С. Тикунова, был непреклонен, и в результате Н. А. Щелоков проработает на посту главы МООП-МВД СССР[870] до конца жизни своего «патрона» и будет снят со своей должности только в конце ноября 1982 года, когда к высшей власти прорвется Ю. В. Андропов и Ко.
В. С. Тикунов же, которому Л. И. Брежнев клятвенно обещал пост первого заместителя министра, «остался с носом», ибо он никак не мог доверить такую важную должность откровенному «шелепинцу». В результате, отказавшись от поста заместителя председателя Комитета народного контроля СССР, предложенного ему бывшим сослуживцем по Отделу административных органов ЦК генералом Н. И. Савинкиным, он более полугода просидел без работы и только в марте 1967 года был назначен на смехотворный пост заместителя председателя Комиссии по выездам за границу при ЦК КПСС, а спустя два года и вовсе «задвинут» советником-посланником в Румынию.
ebooksa