— Кошка перебежала нам дорогу, беды не миновать… Видали, какие у нее глазищи, у той кошки?.. Как автомобильные фары…
Шмая замедлил шаг, и мягкая улыбка скользнула по его лицу.
— Что ты, доченька? — сказал он, всматриваясь в черную мглу. — Какой-то паршивой кошки испугалась! Нам уже перебежали дорогу бешеные псы, и то мы как-то выпутались… Теперь уже легче. Через ад мы уже прошли, и наша дорога ведет сейчас прямо в рай…
— До рая нам еще далеко, а вокруг враги, звери…
— Мы все-таки находимся на своей родной земле, среди своих людей, а они, фашисты, здесь непрошеные гости, и все их ненавидят…
— Это, конечно, так, — поддержал Шмаю Данило Лукач и, вспомнив о своей трубке, которую уронил, когда Шиндель набросился на него, проговорил:
— Да, хорошая была трубка, ореховая… Мне подарил ее один грузин, когда мы в двадцатом наступали с Буденным под Варшавой. Старинная трубка… Но не так трубки жаль, как подарка друга. Хороший был человек Сурадзе… Гоги его звали. Жаль, погиб…
Шмаю обрадовало, что Данило после долгого молчания наконец заговорил. Стало быть, немного воспрянул духом после того, как думал, что все потеряно и никакого выхода уже нет.
Шмая-разбойник не только любил, чтобы его внимательно слушали, но и сам любил послушать других. И сейчас, не перебивая друга, слушал его неторопливую речь, думая в то же время о том, что, видно, самая большая опасность уже миновала, и теперь им осталось одно — добраться до рабочего поселка, зайти в теплый дом, отогреться, отдохнуть, привести себя в божеский вид, чтобы чуть свет двинуться дальше. Но куда? А туда, куда они до сих пор шли. Правда, теперь дело осложнилось. Придется переходить линию фронта, которая, вероятно, сейчас там, где виднеется огромное зарево и слышится грохот орудий.
А между тем дождь моросил без конца и все ожесточеннее, все злее. А ведь столько еще было идти! Но сквозь темень уже вырисовывались вдали очертания домов, врезывалась в черное небо огромная гора с острым пиком, на вершине которой что-то тлело.
Перебравшись через крутой мрачный яр, они поднялись по извилистой тропинке и наткнулись на небольшой домик, где не было ни живой души, если не считать огромного кота, лежавшего на погасшей печи и сверлившего темень ночи своими зелеными хищными глазами.
Они вышли из домика и молча стояли, глядя на пустынную улицу, где не видно было ни единого огонька, никаких признаков жизни.
«Не бывало еще так, чтобы люди ни с того ни с сего бросали свои очаги, — подумал Шмая. — Значит, и нам не следует тут оставаться». Но он чувствовал, что если придется еще хоть час месить грязь и мокнуть под дождем, все они не выдержат. И он решил переночевать здесь, отдохнуть, а утро вечера всегда мудренее…
Наш разбойник решительно повернул обратно и вошел в домик. За ним последовали остальные.
Первым делом Шмая обошел обе комнатушки, нащупал на печке спички, нашел лампу. Завесив всяким тряпьем окна, зажег ее. Посмотрев на себя и на своих спутников, он испугался. Увидели бы их люди, шарахнулись бы, как от прокаженных…
Шифра еле добрела до кровати. Сбросив грязные ботинки, она упала на нее и через несколько минут уже спала мертвым сном. На нее глядя и Данило Лукач собрал какое-то тряпье и пристроился на полу возле пустого сундука.
Шмая стоял в сторонке и с завистью смотрел на них. Он понимал, что спать всем никак нельзя, мало ли что может случиться. И он затопил печь, поставил греть воду. Надо было смыть с себя грязь, привести себя в порядок. Опускаться ни в коем случае нельзя было.
Он ходил по дому, оглядывая каждый уголок, рассматривая фотографии на стенах. Да, вот так и он бросил свой дом… Тысячи, сотни тысяч семей оставили свои очаги и бродят сейчас по дорогам страны. Кто успел перебраться на ту сторону Волги, а кто еще мечется, не зная, как жить, куда деваться…
В каморке он увидел раскрытый комод. Все там было перерыто, и на полу валялась рабочая куртка, поношенная ватная фуфайка, латаные брюки, рваные кирзовые сапоги. Шмая обрадовался. Можно немного приодеться, легче будет двигаться дальше. Нашлось кое-что и для Данилы и для Шифры.
— Хорошие, должно быть, люди тут жили, если позаботились о беглецах, — вслух подумал Шмая. — Может быть, это и нечестно — прийти в чужой дом и взять без спроса одежду, но что поделаешь! Время такое. Да и хозяевам приятнее будет узнать, что это взяли свои люди, а не проклятые оккупанты…
ebooksa