Контракт на гордость

22
18
20
22
24
26
28
30

которые предлагает нам жизнь.

(с) «Малый уголок», Уильям Сомерсет Моэм.

– Тебе, мать, конечно, виднее, – Васька снова сидит у меня на кухне, болтает своими длинными стройными ногами и уминает который по счету блинчик с вареной сгущенкой, пока мне кусок в горло не лезет. – Но Волков точно все правильно поймет?

Я обреченно закатываю глаза и продолжаю мерить небольшую комнатку рваными шагами, чудом не путаясь в полах длинного темно-зеленого платья с высоким разрезом на левом боку.

– Надеюсь, – устав от пустой беготни, я вскарабкиваюсь на подоконник и подтягиваю колени к груди в то время, как Аленка недовольно цокает языком.

– Но почему?

– Потому что я привыкла держать слово, – ехать на мероприятие с Аликом с самого начала не казалось мне слишком хорошей идеей, но я по-прежнему чувствую себя обязанной перед ним. Дурацкий характер.

Васька морщится, крутит пальцем у виска и смешно дует на горячий какао, я же пытаюсь нанести макияж на скорую руку. Под окном сигналит какой-то автомобиль, на столе разрывается телефон, а у меня стрелки пляшут вкривь и вкось. Поэтому, плюнув на это гиблое дело, я быстрым движением удаляю с века подводку. Придется тебе, Меньшов, терпеть меня не накрашенной.

Потискав на прощание не поправляющуюся от сладкого и мучного ведьму-Аленку, я торопливо спускаюсь вниз, чтобы столкнуться с белым великолепием, кое-как втиснувшимся в наш двор и вызвавшим ажиотаж у местных гопников и бабулек. Алик не стал изменять себе и арендовал белый лимузин с зеркальной крышей. И пусть я бы предпочла что-то менее броское, но кто бы меня спрашивал.

 – Привет, – передо мной галантно распахивают дверь и помогают опуститься на кремовое кожаное сидение, заботливо отряхивают край платья, собравший пыль с асфальта, а я не ощущаю ничего, кроме холодной вежливой благодарности. Видимо, всему виной Волков и его всеобъемлющее влияние на меня и мою жизнь.

– Здравствуй, – улыбаюсь краешком губ и принимаю букет на этот раз оранжево-желтых роз.

– Насчет перерыва, – начинает, было, Меньшов, а я перекладываю цветы и отвлекаюсь на свежий алеющий порез на указательном пальце. Шиплю, слизываю кровь с кожи и пропускаю половину чужих слов мимо ушей.

– Я была абсолютно серьезна, Алик, – подтверждаю свои намерения, отодвигаясь, и утыкаюсь взглядом в окно, рассматривая проносящиеся мимо огни.

– Хорошо, к этому разговору мы вернемся позже, – мягко соглашается собеседник, не пытаясь сократить разделяющую нас дистанцию. – Только прессе об этом ничего не говори, пожалуйста.

Я помню, как много для него значит репутация и как тщательно он продумывает всякие пиар-кампании, и не собираюсь совершать никаких диверсий. Ровно до того момента, пока не осознаю весь масштаб «скромности» вечеринки, на которую меня притащили.

– Банкет на триста персон? Да тут одних фотографов человек десять! Меньшов, ты в своем уме? – мой приглушенный протест тонет в приветственных возгласах, а Алик торопливо передает меня на попечение ассистентке.

– Сейчас все поправим, босс, – лопочет тщедушная блондинка-анорексичка со стальной хваткой бульдога и заталкивает меня в какую-то каптерку, где свою жертву уже ждут стилист с визажистом.

В рекордно короткие сроки Лизу Истомину превращают в ходячее пособие по профессиональному макияжу: на веках мерцают перламутровые тени, скулы выделены хайлайтером, а желание убивать стремится к бесконечности. Так что обратно я выскакиваю с намерением высказать жениху все, что о нем думаю, и даже больше, да так и застываю с некрасиво открытым ртом.

– Когда вы планируете сыграть свадьбу? – усиленный микрофоном звонкий голос журналистки разлетается по всему залу и противно звенит у меня в ушах, когда Меньшов озвучивает совсем не то, что мы обсуждали.

– Мы с Лизой поженимся через месяц.