– Лизавета Андреевна, а ты часом не ошиблась? – окидывает меня оценивающим взглядом инспектора Филатов, которому, судя по желтизне его лица, гораздо хуже, чем мне, и добавляет: – рок-концерт на сегодня не запланирован.
– А ты, если будешь много говорить, получишь штраф. За появление на рабочем месте в нетрезвом виде, – ставлю на место обнаглевшего администратора и утаскиваю из-под носа у Юльки венскую вафлю. – Что? Начальство проголодалось.
В ответ на свой наглый демарш получаю нестройный дружелюбный смех, от которого и без того хорошее настроение ползет еще выше. С работниками мне, действительно, повезло, с такими можно и в огонь, и в воду, и в медные трубы – прикроют. И я даже успеваю расслабиться и помечтать, куда мы пойдем ужинать сегодня с Сашкой, когда неприглядная реальность врывается в мой день внезапным звонком.
– Лиз, привет. Я соскучился. Ты меня ждешь? – Меньшов звучит взволнованно и искренне, отчего совесть неуклюже ворочается, так некстати напоминая, что в Москве у меня есть жених.
– Угу, – бормочу еле внятно, пытаясь пропихнуть застрявшую в горле вафлю глотком холодного вишневого сока.
– Сколько дней осталось до моего приезда? Считаешь? – надежда в голосе Алика такая осязаемая, что мне трусливо хочется прекратить разговор и отключить телефон.
– Два дня? Три? – неуверенно блею под приглушенный смех Филатова и показываю Ваньке кулак: грешно потешаться над чужими страданиями, а то карма вещь страшная, а иногда – и мгновенная.
– Не угадала, – весело сообщает собеседник и припечатывает жизнерадостным: – я уже здесь.
И пока я пытаюсь уложить все в голове по полочкам, позади раздается звон колокольчика, а неясное предчувствие перерастает в железобетонную уверенность. Меньшов не просто в Краснодаре, он уже в «Кабриолете», и слинять по-английски вряд ли удастся. Смотрю на Филатова, старательно прячущего злорадную ухмылку, и на восторженно округлившиеся Юлькины глаза и понимаю: если на мой стороне и есть кто, то только одинокий грустный фикус на подоконнике.
Алик как обычно одет с иголочки – на безупречном кашемировом свитере молочного цвета ни пылинки, бежевые слаксы по последней моде открывают щиколотку, ну а образцово-показательную укладку не смог потревожить даже наш весенний краснодарский ветер. Я старательно отвожу взгляд, потому что при виде огромного букета традиционных алых роз становится особенно стыдно. Слова застревают колючим комом в горле и никак не идут с языка.
– Привет, Лиз, – Меньшов приближается, стремительно сокращая разделяющее нас расстояние, я же трусливо подставляю ему висок для поцелуя и выхватываю цветы из его холеных рук, которым не удается поймать меня и удержать на месте.
– Здравствуй, Алик, – по крайней мере, у меня есть достойная причина, чтобы ретироваться в туалет, налить воду в вазу и смыть со щек краску неловкости.
Я долго изучаю свое взъерошенное отражение, кручу букет и так, и эдак, и мысленно перечисляю все плюсы Меньшова, включая его спокойный характер, надежность, честность, откровенность и черт знает, что еще. И, в конечном итоге, убеждаю себя вернуться в зал и дать жениху шанс. Я медленно ступаю по безупречно вымытому кафелю, вижу восхищение и теплоту в Иркиных глазах, слышу заливистый Юлькин смех и честно стараюсь посмотреть на Алика как на успешного человека, добившегося определенных высот продюсера и в перспективе идеального мужа.
Но паззл не встает в паз, дебет не сходится с кредитом, и ничего нигде не екает. Не сбоит дыхание, не подгибаются колени, и не просыпается совсем не свойственное желание позвонить Тамаре и попросить у нее рецепт фирменного пирога с вишней. Это для Волкова хочется и рецепт пирога, и тончайшее слоеное тесто для хачапури, и сочные манты с бабулиным секретом. А для Меньшова – нет. И нет ни единой возможности, что со временем станет лучше. Поэтому я впиваюсь зубами в губу и царапаю ногтем запястье, набирая полные легкие воздуха.
– Алик, нам нужно взять перерыв, – вот в такую красивую формулировку я облекаю свое намерение разорвать помолвку в ближайшем будущем.
Меньшов спотыкается на полуслове, моргает удивленно и разглядывает меня, как восставшего в центре Красной площади динозавра. Пожалуй, в его Вселенной простые девочки Лизы не бросают богатых и знаменитых Аликов. Он даже трет до покраснения веки, прежде чем заговорить.
– Лиз, я понимаю, у тебя что-то могло случиться за эти пару недель…
– Месяцев, – на автомате исправляю его я и затихаю, боясь сболтнуть что-то лишнее. Потому что дело вовсе не в днях, годах или расстоянии, а в том, что меня магнитом тянет к Сашке, несмотря на ту боль, что он когда-то мне причинил.
– Месяцев, – эхом вторит мне Меньшов и осторожно накрывает мои ладони своими. – Лиз, я летел к тебе и был совсем не готов к такому… повороту событий. Сделай мне одолжение, пожалуйста. Сегодня будет вечеринка среди киношных, пару журналистов, чисто свои. Я очень надеялся, что ты выступишь в роли моей спутницы…
Руки я одергиваю, как от кипящего чайника, и убираю за спину. Все внутри протестует, но я утвердительно киваю, потому что Алик поступил очень цивилизованно, никогда ни в чем меня не подвел, и я чувствую себя обязанной перед ним. А набирать и копить долги я не люблю. Поэтому с замирающим сердцем беру с трюмо телефон и печатаю Волкову.