Золото в тёмной ночи

Связно объяснить своим спутникам, с чем я столкнулась в момент, когда коснулась магических пут, я смогла только на следующий день, после того, как вынырнула из спасительного сна, который помог стряхнуть жуткие ощущения. Рука почти зажила, к утру кожа на ладони стала очень тонкой и чувствительной, поэтому я старалась не напрягать её. Мальта согласилась, что оковы и должны были причинять описанную мною боль. Но вот сумасшествие, которое словно на лоскуты кромсало сознание, оказалось чем-то новым. Исарийка покачала головой, признавая, что формула жгутов была усовершенствована, и чудо ещё, что моя сила исцеляет не только тело, но и разум. К счастью, я выглядела настолько бледной и осунувшейся, что даже Смотрители перестали меня изводить. Мальта наврала им, что я подхватила какую-то болезнь, и им стоит держаться подальше.

Либо её ложь оказалась настолько правдоподобной, либо мой вид был достаточно ужасным, но с тех пор каиданцы разводили костёр дальше от нашей тюремной повозки, чем раньше.

Три дня я избегала любого контакта с Мальтой или Дареном, боясь даже смотреть на жгуты, стягивавшие их запястья. Но, наблюдая, как на деревьях становится всё меньше листвы, а погода всё холодает по мере приближения к Каидану, я поняла, что другого выхода нет, кроме как попытаться ещё раз. Хотя от одной мысли об этом я цепенела от ужаса. Я почти не говорила, размышляя над планом, где мы могли бы обойтись без снятия оков, но каждый из вариантов кричал, что со жгутами на руках у моих спутников шансов нет.

Через три дня я предприняла ещё одну попытку избавить друзей от пут, но опять неудачно. Я держалась, терпела боль. Секунды тянулись, как часы, но мне удалось лишь немного сдвинуть магические кандалы, прежде чем страх нахлынул на меня, словно цунами, сметая и утаскивая на глубину. Так глубоко, что я забыла цель. Забыла, что я делаю и для чего терплю боль. Поддавшись панике, я вновь отдёрнула ладонь и сжалась в углу. Обжигающий холод стал более привычным, поэтому в тот раз я почти не плакала. Но морально была раздавлена, словно жгуты высосали из меня почти всю жизнь.

– Оставь их, Ойро! – В ореховых глазах друга не было даже искры обычного веселья. Когда он стал таким серьёзным? Когда он улыбался мне в последний раз? – Мы найдём другой способ.

– Нет другого способа.

– Прекрати себя мучить! Я… я не могу… не могу больше смотреть на это, – в его голосе звучали сожаление и печаль.

Мой Дарен, который никогда не мог смотреть, как страдает кто-то другой. Всегда выступающий вперёд, закрывая меня собой. Я невольно улыбнулась этой мысли и, подавив страх, коснулась его руки, избегая металла на запястьях.

– Завтра. В последний раз. Я попробую в последний раз.

– Обещаешь? – он немного расслабился.

– Я обещаю, – я выдавила улыбку, в душе надеясь, что мне не придётся нарушать слово.

И вот наступает следующая ночь. Сегодня она особенно холодная. Мы дожидаемся окончания ужина и момента, когда большинство Смотрителей уснёт. Я недолго наблюдаю, как изо рта вырываются едва заметные облачка пара. Потом, зажав в зубах кляп, чтобы не разбудить охранников, я хватаюсь за жгуты левой рукой. Я научилась сдерживать боль, но не панику, затопляющую сознание.

Магические оковы не показывают мне образов или видений, но каким-то образом мой разум, как безумный, опять начинает метаться в ужасе, приказывая мне убрать руку и прятаться, прятаться, прятаться. И тогда я вновь дёргаюсь, отрывая ладонь. Кожа не успевает сильно прилипнуть к кандалам, но всё равно покрывается рваными ранами, а боль пульсирует аж до локтя. Я не слушаю просьбы Дарена прекратить и сразу обхватываю жгуты на запястьях исарийки другой, правой рукой. Я приказываю себе злиться, злиться на эту тюремную повозку, на Смотрителей, на судьбу, обрёкшую моего друга, на свою утерянную память, на боль, которую мне смеет причинять бесполезный кусок металла, стоящий между нами и свободой. Я скалюсь на тени у себя в голове, накатывающие отвратительным гниющим запахом. И в этот раз я не отдёргиваю руку сразу, а, напротив, сжимаю пальцы крепче и что есть сил тяну мерзкие колодки на себя, пока меня не начинает тошнить от жгучей боли. Я словно безумная упираюсь ногой в стену и обхватываю жгуты уже двумя ладонями, со стоном вкладываю всю волю для последнего рывка. Мальта сидит спокойно, а я напрягаюсь, будто пытаюсь сдвинуть целую гору.

И в этот момент мои руки чернеют.

Из груди вырывается вздох облегчения от ощущения, будто на горячий от лихорадки лоб положили прохладную тряпицу.

Боль. Безумие. Оцепенение. Всё уходит. Исчезает, как жуткий сон после пробуждения, когда остаётся лишь память об испытанном страхе. Жгуты меня больше не держат, они затихают будто… в испуге. Я дёргаю их, и металл сразу же поддаётся, отцепляясь от рук исарийки. Я тотчас с отвращением швыряю оковы в дальний угол, словно гадюку.

Мальта, потирая запястья, внимательно смотрит на меня, как на человека, которого видит впервые, но пытается отыскать что-то знакомое. На её лице застывают эмоции, которые я не могу распознать. Я не успеваю придать этому значение, как старуха трясёт головой, и этот взгляд моментально исчезает.

– Что ж, теперь освободим тебя, парень, – она присаживается рядом с Дареном.

Мальта обхватывает кандалы рукой. Я вся напрягаюсь, ожидая, что исарийка закричит от боли, которую чувствовала я, или что у неё ничего не получится. Но буквально через секунды металл, обмякнув, сползает с запястий кахари, и жгуты повисают в ладони Мальты.

– Смотрителям наверняка не понравится, если они увидят нас с утра без этой мерзости. Но я сумею разбить вакуум с помощью своего воздуха, лишая их силы, – исарийка крепко сжимает оковы, словно они могут превратиться в змею и уползти куда-то. – То есть нам придётся надеть их обратно, но затем легко снимем.