– Это не самое большое горе. Бася! К нам в доме зашли совершенно посторонние люди. Стыдись! В твоей комнате не было прибрано.
Пани достала из хитрого тайника отложенные злотые.
– Я завтра попрошу денег на аэродроме и возмещу вам!
– Ни тшеба. Скоро в Торуне в ходу будут не злотые, а немецкие марки. Отдыхайте, пан пилот.
Она метнулась в склеп (магазин) и накупила целую сумку еды взамен украденной. Бася привела дом в порядок после грабителей. Я заметил, что скудный ассортимент в опустошённом войной прифронтовом склепе куда обширнее, чем в московских гастрономах мирного времени.
Вестовой поднял меня в четыре утра. Здесь нет ничего похожего на советскую службу ВНОС (8), если и было – развалилось. Вчера Люфтваффе бомбило польские позиции в районе Быдгоща. Оттого местный воевода вызвонил Матецкого с просьбой прикрыть их с воздуха. Четырьмя истребителями, считая И-153! Хотя вряд ли во всей армии наскребётся больше двух десятков машин.
"Чайка" заправлена, киль украшен четырёхугольником польских ВВС. На мне местное лётное обмундирование, в карманах никаких документов и знаков различия. Правда, если окажусь в немецком расположении, это не спасёт.
Станислав Скальский с ведомым стартовал первым, у меня на хвосте – Анджей Збых, полный новичок. Ему поручено держаться да посматривать, добавляя мне забот, как бы его не потерять. Смерть ведомого – грех на душе ведущего. Не доглядел, не научил…
Внизу мелькнула тёмная дорожка Вислы. Она неторопливо течёт на север от Варшавы и в Торуни неожиданно сворачивает на запад. В рассветных сумерках вода кажется неподвижной, будто асфальт. Набережная окружена прямоугольниками черепичных крыш с тёмными провалами между домами.
"Слышишь, Ваня, хорошо моторчик лопочет на капиталистическом топливе. А ты твердишь: всё лучшее – советское".
"Особенно их аппараты впечатляют".
Тут – да. После набора высоты я держусь позади пары Станислава. Никогда бы так не летел в одиночку или с другим И-153. В результате жалкие сорок километров тащимся чуть ли не четверть часа, потихоньку набирая высоту. На месте выясняется, что зря ёрзал в нетерпении – гансы не соизволили прибыть на рандеву.
8. К органу дыхания ВНОС отношения не имеет. Это – воздушное наблюдение, оповещение и связь.
Ещё минут тридцать покружились, забравшись тысячи на четыре, где по-настоящему похолодало, несмотря на сравнительно ясную погоду и редкие кучки облаков. Немцы показались двумя эшелонами и чуть южнее. На нашей высоте – "Юнкерсы-87", отличаемые благодаря толстым обтекателям шасси. Шестёрка точек повыше и сзади не может быть ничем иным, нежели "Мессершмиттами". Самое время демонстрировать полякам – я готов только языком трепать или правда чего-то стою.
Скальский и не попытался рвануть наперерез "Юнкерсам". Сбить сложно, сверху тут же навалятся истребители. Ценой себя и машины спасти закопавшуюся в окопы пехоту от нескольких пятидесятикилограммовых бомб? Считаю, он правильно рассудил. По Испании помню – мы их отлавливали на выходе из пикирования. Понятно, что "Мессеры" не проморгают. Но будем решать проблемы по мере их поступления.
Скоро понял, что переоценил поручика. Он рановато ринулся вниз, надеясь перехватить на выравнивании головную "Штуку" или одну из средних. Зачем? Сзади наезжает следующий ганс, и как только у него прояснятся глазки после перегрузки, аккуратно подстрелит из курсового пулемёта МГ. Поэтому я покачал крыльями, предупреждая Анджея о начале приключений, и выписал горку, чуть зацепив нижний край облачности, на что убил лишнюю минуту. Потом крутанул бочку и рассмотрел следующую картину: "Мессеры" собачьей сворой рванули за Скальским, а последний "Юнкерс" перевернулся на спину и свалился в пике. Занавес поднят, герры и паньство, наш выход!
Внизу дым, огонь и прочее непотребство. Сухопутные позиции, по которым отработали "восемьдесят седьмые", становятся неуютным местом – это по Испании знакомо.
Прелесть охоты на "Штуку" в том, что в падении, близком к отвесному, стрелок созерцает чистое небо, пилот – цель и сетку угла пикирования, потом на них наваливается перегрузка, когда машина выходит в горизонталь. Ни черта не слышно, в снижении воет иерихонская труба, пугает пехоту, тональностью рёва рассказывая лётчику про скорость сброса высоты.
Мне же не надо вычерчивать правильную траекторию бомбометания, оттого в глазах не темнеет. Важно лишь рассчитать скорость, чтобы, скользнув над пожухлой осенней травой, вывернуть ему в хвост чуть снизу, в мёртвой зоне задней турели, не врезаться и не проскочить. Если за спиной полторы-две сотни вылетов, не справиться сложно.
"Юнкерс", прошитый метров с пятидесяти в решето, вздрогнул и как ни в чём не бывало продолжил полёт, лишь рыскнув в сторону и сбивая мне прицел. Пресловутая немецкая живучесть и надёжность… Деревянные машинки, особенно старые "Хейнкели" и "Фиаты" испанских времён, в таких случаях вспыхивали радостно, будто ждали и готовились.