"Да!"
Я расстегнул ремень и резко толкнулся руками от бортов. В микронную долю секунды увидел ошарашенный лик покровителя, не ожидавшего подобного выверта.
Теоретически, в таком положении благополучно покинуть самолёт не реально. Но до того момента, как окончательно сдохло ангельское колдовство, обречённый "Спитфайр" удалился ярда на три, лишившись возможности наподдать килем или стабилизатором. Плотный поток воздуха врезал как лопатой, сплющив рёбра и простреленные лёгкие. Кое-как выправив положение тела относительно британской поверхности, я дёрнул кольцо и с удовольствием отметил, что купол и подвес выдержали рывок. Наверно, парашют подумал, что им воспользовался слон…
"Прощаемся с самолётом, Ваня. Сами – живём!"
Неблагодарная Англия ударила по ногам, сломав их без малейшей жалости. Прямо в парашютной сбруе я перевернулся на спину и попытался разложить организм в соответствии с заводскими чертежами.
"Поправимо?"
"Конечно! Только сейчас будет немного жарко. Велкам в филиал преисподней. Потерпи".
В пламени зажигалки ярко вспыхнул бензин, превратив пайлота Ханта в живой факел.
"Ты с ума сошёл! Мало дырок в фюзеляже?"
"Они меня и беспокоят. Как ты объяснишь британским эскулапам, что ранение в грудь и в пузо навылет затянулось быстрее порезанного пальца? Ожоги всё скроют".
Но как же больно, блин. Даже мне, привычному.
Я поиграл в птицу Феникс минуты две. Оч-чень долгих две минуты. Потом заботливые руки доброго самаритянина окатили водой из ведра. Меня куда-то несли, срезали одежду, сокрушались, уговаривали не помирать…
Надо же, повезло сверзиться прямо у ограды пансиона для молодых леди. Насладиться триумфом не получилось, как же – английский герой, сбивший бомбардировщик, мужественно страдает, но не сдаётся. При желании я мог бы обзавестись целым гаремом. Но не только пощупать женскую плоть – открыть глаза и шевельнуться было мучительно больно. По крайней мере, до вечера.
Следующие дни я провёл на койке в больничной палате, замотанный до глаз. Перевязка с обдиранием бинтов, загнивающих на ожоговых язвах – это отдельная история, которую не хочу никому рассказывать и, тем более, не пожелаю испытать на себе.
Потом ко мне прорвалась Мардж. Из её взвинченного состояния следовало, что обугленная головешка по имени Билл Хант перестала считаться другом на пару ночей. Она обещала ждать, надеяться и хранить верность, даже если самая интересная часть моего механизма сгорела в труху.
– Ну, может какой огарочек и остался, посмотрим. Лучше помоги подняться.
Она протестующее заверещала.
– Не хочешь помочь, я сам.
С трудом ступая обленившимися ногами, я проковылял мимо коек к зеркалу, привинченному над раковиной. Да, красавец. Ни усов, ни бровей, здоровенный ожоговый шрам от правой челюсти до волос. Героический защитник Великобритании, блин.
– Ложись, Билли! Тебе рано…