Хаял пропал.
Сложно было поверить мутным воспоминаниям, которые мне оставило воспаленное сознание, но не увидев слугу ни на следующий день, ни на другой и ни через седмицу, я поняла — мне не почудилось.
Ворон легко и без сожалений покарал своего слугу, лишив жизни. Было ли мне жаль? Нет. Мне было… никак. Холодно и пусто, словно эти часы в ледяной камере выморозили все живое и сочувственное.
Хаял оступился, за что и получил свое наказание. На этом все. Точка.
Нужно просто запомнить: Ворон не прощает. Запомнить и никогда не забывать.
— Как ваше самочувствие, дорогая супруга?
Нарушив благоговейную тишину, Ворон помог мне подойти к каменной перегородке и отступил, заводя крепкие руки за широкую спину. Дышит мне в затылок, знает и чувствует, что путь отхода у меня лишь один — броситься вниз, легко наклонившись и расслабив и без того бессильное тело.
— Все… приходит в норму.
— Именно поэтому вы упали около дверей моей спальни?
— Если я нарушила ваш покой, приношу свои извинения. Обещаю, более подобного не повторится.
— Никогда не нарушишь мой покой? — уточнил он.
— Никогда больше не подойду к вашей спальне.
Боги! Альба, заткнись! Закрой свой рот!
— Все еще кусаешься, — мягко, урча словно огромный зверь, Ворон встал ближе, вдавливая мою спину в свою грудь и заставляя впиться пальцами в снег, лежащий на камнях. — Я думал, ты утратила зубы в связи с болезнью.
— Я почти здорова, господин.
— Не неси чепухи, Тарн. Больше лжи меня бесит только белая ложь и завышенная храбрость, равняемая с глупостью.
— Сортэн. Я Альба Сортэн.
— Я прогнал тебя.
— А я не ушла.
— Глупая птичка, — прошептал мужчина, мягким, едва уловимым движением стягивая с моей головы глубокий капюшон. — Маленькая глупая птичка. Мне не хватало твоего острого язычка.