– Скорее всего, газета пишет то, что хотят французы, – предположил Шарп.
Что еще делает неприятель, так и осталось загадкой, но Квинту они, по крайней мере, не трогали.
Лекарь, приходивший осмотреть Хэгмэна, полагал, что маршал Сульт собирает силы для крупного наступления на юге и не хочет растрачиваться по мелочам на стычки в горах.
– Вот завладеет всей Португалией, – изрек эскулап, снимая с груди раненого вонючий компресс, – а потом и за вас возьмется. – Он поморщился и тут же в изумлении покачал головой – рана была чистая, да и Хэгмэн чувствовал себя лучше: легче дышал, мог сидеть и с аппетитом ел.
На следующий день Виченте ушел. Лекарь рассказал, что армия генерала Сильвейры не сдает Амаранте и доблестно защищает мост через Тамегу, и молодой лейтенант, услышав такие новости, счел своим долгом помочь защитникам города. Однако через три дня португальцы вернулись – район между Вилья-Реал-де-Жедеш и Амаранте кишел конными патрулями.
– Я впустую трачу здесь время, – сокрушался Виченте.
– Как ваши люди? – спросил Шарп.
– Как? Ну, полагаю, не хуже других.
– Вы так полагаете? – усомнился Шарп и в тот же день построил всех, британцев и португальцев, и заставил каждого продемонстрировать свое умение: сделать три выстрела в минуту из португальского мушкета.
Смотр устроили на площадке перед домом, а время засекали по напольным часам в гостиной.
Сам Шарп справился с заданием без труда. В армии прошла половина его жизни, а мушкеты у португальцев были английского образца и хорошо ему знакомы. Откусываешь патрон, засыпаешь порох в ствол, загоняешь пыж и пулю, засыпаешь порох на полку, взводишь курок, стреляешь, опускаешь мушкет и повторяешь всю операцию заново. Глядя на своего лейтенанта, стрелки ухмылялись – уж они-то его знали хорошо.
Сержант Мачедо оказался единственным, кто, не считая Шарпа, уложился в сорок пять секунд. Пятнадцать британцев и двенадцать португальцев потратили на каждый выстрел по двадцать секунд. Остальные в норматив не уложились, и Шарп с Виченте взялись за них всерьез. Уильямсон, попавший в число неудачников, принялся жаловаться: мол, какой толк тренироваться с мушкетом, если у него винтовка. Нудил он достаточно громко, вероятно ожидая, что Шарп предпочтет не обратить внимание, а потому выразил недовольство, когда лейтенант вытащил его из строя.
– Есть жалобы?
– Никак нет, сэр, – угрюмо ответил Уильямсон, глядя мимо командира.
– Смотри на меня, – сказал Шарп.
Солдат подчинился.
– Я выбрал мушкет, потому что не хочу, чтобы португальцы думали, будто мы к ним придираемся. – (Уильямсон молчал.) – К тому же мы находимся в тылу врага, и что будет, если твоя винтовка выйдет из строя? Есть и еще одна причина.
– И какая ж, сэр?
– Если ты не уложишься в минуту, я буду гонять тебя до тех пор, пока ты не захочешь пристрелить меня, чтобы покончить с этим.
Уильямсон уставился на него с таким выражением, словно ни о чем лучшем он не смел бы и мечтать, но Шарп тоже уперся в него взглядом, и Уильямсон отвел глаза.