Кейт, разумеется, хотела того же, но только еще сильнее. Первые дни после отъезда Кристофера она избегала лейтенанта, но постепенно они стали все чаще сталкиваться в комнате, где лежал Хэгмэн. Кейт приносила раненому поесть, сидела с ним, разговаривала, а когда убедилась, что Шарп вовсе не такой мерзавец и грубиян, каким представлялся ей вначале, стала приглашать в гостиную, где готовила чай в фарфоровом чайничке, расписанном китайскими розами. Иногда приглашение получал и лейтенант Виченте, который по большей части молчал, сидел на краешке стула и поедал Кейт глазами. Если она обращалась к нему, он заливался краской и запинался, а Кейт смущенно отводила взгляд, хотя, похоже, и питала симпатию к молоденькому лейтенанту. Шарп чувствовал – она одинока. Однажды, когда Виченте отправился проверять посты, Кейт рассказала, что росла единственным ребенком в семье, а потом ее послали учиться в Англию.
– Я и еще две девочки жили в доме священника. – Вечер выдался холодный, ветреный, и молодая хозяйка сидела у камина. – Его жена заставляла нас готовить, стирать и шить, а он сам учил французскому и математике, читал нам Шекспира и Библию.
– Это немало. Я и того не освоил.
– Вы не были дочерью богатого виноторговца. – Кейт улыбнулась. За спиной у нее, в тени, кухарка вязала на спицах. Так было всегда, когда она приглашала Шарпа или Виченте, – наверное, дуэнья присутствовала для того, чтобы у супруга потом не возникло повода для ревности. – Отец хотел, чтобы я во что бы то ни стало получила хорошее образование, – продолжала она, с грустью глядя на огонь. – Странный был человек мой папа. Делал вино, но сам не пил. Говорил, что Бог этого не одобряет. Подвал забит вином, и каждый год запасы пополнялись, только он оттуда и бутылки не взял. – Кейт поежилась и пододвинулась поближе к камину. – Помню, в Англии постоянно было холодно. Мне там не нравилось, да только родители не хотели, чтобы я училась в Португалии.
– Почему?
– Боялись, что заражусь папизмом. – Она печально улыбнулась, теребя кисточки шали. – Отец даже записал в завещании, что я должна выйти замуж только за причастника Англиканской церкви или же…
– Или что?
– Или буду лишена наследства.
– Ну, теперь у вас с этим все в порядке.
– Да. – Она подняла голову и посмотрела на него. В ее глазах прыгали отсветы пламени. – Теперь… да.
– А наследство стоит того, чтобы ради него стараться? – спросил Шарп. Вопрос был, наверное, бестактный, но им двигало любопытство.
Впрочем, Кейт не обиделась:
– Дом, виноградники, винокурня, где делают портвейн, все это сейчас в моем трастовом фонде, хотя мама, конечно, получает доход.
– Почему она не вернулась в Англию?
– Мама прожила здесь двадцать лет, и все ее друзья теперь здесь. Что будет дальше? – Кейт пожала плечами. – Может быть, уедет. Она всегда говорила, что вернется на родину и найдет второго мужа.
– А здесь ей мужа не найти? – спросил Шарп, вспоминая симпатичную даму в коляске.
– Здесь же все паписты, мистер Шарп, – с улыбкой напомнила Кейт. – Хотя… подозреваю, в последнее время у нее кто-то появился. Она начала следить за собой, покупать новые наряды, делать прически… Но может быть, это только мое воображение. – Она немного помолчала. В углу позвякивали спицы. В камине потрескивало полено. Часы мелодично пробили девять. – Отец всегда считал, что женщины в его семье склонны отклоняться от узкой и прямой стези добродетели, и мечтал передать дело сыну, а поскольку сына Господь ему не дал, он связал нам руки этим завещанием.
– Поэтому вам пришлось выйти замуж за англичанина?
– За англиканина, прошедшего конфирмацию и согласившегося принять имя Сэвиджей.
– Значит, он теперь подполковник Сэвидж?