Пять минут жизни

Я ждал, что она вырвется из этой грусти и потребует спеть. Или послушать музыку. Вместо этого Тея рассеянно кивнула.

– Что-то еще?

– Я люблю помогать людям.

«Хотя иногда у меня просто ужасно выходит».

Ее улыбка была тусклой, грустной версией обычной красивой улыбки.

– Я вижу это в тебе, – сказала она. – Вот почему ты Джим на бейджике, но Джимми с добрыми глазами в реальной жизни. Очень мягкий для такого сильного, пугающего человека. – Ее рука крепче сжала мой локоть. – Как Марк Антоний. Солдат, который не хочет сражаться, но будет, если должен.

Внезапно она повернулась ко мне со страхом, дрейфующим в голубых глубинах ее глаз.

– Ты бы боролся за меня, не так ли, Джимми? – спросила она. – Как Марк Антоний?

– Да. – Я сглотнул. – Да, Тея. Обязательно.

Она кивнула, но не успокоилась. Просто стояла в замешательстве, как будто пыталась решить проблему, обсуждая ее вслух.

– Антоний сражался за Клеопатру, – сказала Тея, когда мы снова пошли. – Он так храбро за нее сражался. Но их враги были лжецами. Трусами. Они сказали Антонию, что Клеопатра умерла, и он бросился на собственный меч. И когда она услышала это, горе ослабило ее. Уничтожило. Забавно, как это работает. Чем сильнее любовь, тем беспомощнее человек после ее утраты.

Как одна из словесных цепочек, боль Теи всплыла на поверхность сквозь темное болото амнезии. Я слушал, изо всех сил пытаясь понять.

– Антоний был мертв, – сказала она. – Клеопатра осталась одна. Поэтому она сунула руку в корзину со змеями, чтобы положить конец боли. Одиночество. Это не то же самое, что просто посидеть без компании. Одиночество – это бездна. Когда ты один, даже если тебя окружают люди. Там просторно, пусто и тихо.

Мой разум застыл. Я не понимал, чем ей помочь. Ее следующие слова привели меня в ужас.

– Клеопатра думала, что останется одна навсегда. Смерть была лучшим выбором. – Тея посмотрела на меня. – Может быть, она права. Все лучше, чем в одиночку.

«Иисусе».

Тея знала, что с ней происходит и что никто не мог ей помочь. Она была одна в своей тюрьме. Живопись каким-то образом углубила это понимание так, как я не смог предвидеть. Я не был врачом. Врачи давали клятву не навредить.

Я сильно навредил Тее.

Я попробовал в последний раз.

– Хочешь послушать музыку?