– До Эмерсон Хиллз? – спросил я. – Это полтора километра, а скоро стемнеет.
Она вскинула брови.
– Мне не разрешено гулять в темноте?
– Тебе разрешено, – сказал я, – но я не хочу, чтобы ты это делала.
Выражение лица Уиллоу смягчилось.
– О, ну ладно. Если ты не против.
– Не против.
Мы пошли к моему пикапу на парковке театра, и каждая вмятина и трещина на голубой краске резала глаз. Как только мы сели, Уиллоу смотрела только в окно. Она так крепко сжимала сумку, что рукава ее свитера задрались.
Мы молчали по дороге до Эмерсон Хиллз, где равнину Индианы прерывала цепь холмов. Мы проехали мимо маленькой смотровой площадки с видом на центр Хармони. Большинство домов здесь были огромными. Ставить здесь коттеджи или трейлеры запрещалось. Конюшни и деревья на задних дворах вместо груд ржавого искореженного металла.
Уиллоу показала мне ехать дальше по улице.
– Можно вот здесь, – сказала она, рассеянно махнув рукой.
– Какой из них твой? – спросил я, подъехав к обочине перед домом из коричневого кирпича и серого камня.
– Здесь отлично, спасибо, – сказала она, схватила сумку и потянулась к двери, но потом остановилась. Костяшки ее пальцев, вцепившихся в ручку двери, побелели.
– Спасибо тебе. Не просто за то, что подвез, но и за то, что показал амфитеатр. И за наши разговоры. Думаю, это помогло мне.
– Рад помочь.
– А тебе это чем-то помогло? То есть я имею в виду тем, что хотел от нас Мартин?
– Ага, – ответил я. – Помогло.
Я попытался придумать, о чем еще поговорить, о чем угодно, лишь бы удержать ее в машине еще минуту…
– Ладно, тогда, – сказала она, схватив сумку, – увидимся в понедельник вечером.
– Ага. Увидимся.