– Тебе лучше спится? – мягко спросила я.
Он покачал головой.
– Нет пока. А тебе? – он все еще удерживал мои запястья.
– Еще нет.
Он нежно приподнял мой рукав, открывая взгляду несколько черных крестиков на предплечье. Я задержала дыхание, ожидая, когда по мне пробежит холодная дрожь и я почувствую инстинктивное желание отдернуть руку. Но вместо этого я позволила ему взглянуть на крестики. Потом он поднял взгляд и посмотрел на меня. От беспокойства его глаза потемнели. Он нахмурился.
– Не надо вопросов, – мягко попросила я. – Пока нет, ладно?
– Ладно, – вот так просто. Он опустил мой рукав, а потом отпустил мои руки. – Пора идти.
Мы забрались обратно по каменным ступеням и пошли по маленькой тихой улочке за амфитеатром. Яркий весенний солнечный свет струился сквозь деревья по обеим сторонам дороги. Мы прошли мимо маленького детского парка, молча идя плечо к плечу. Тыльные стороны наших ладоней иногда соприкасались. Дома стояли теперь подальше друг от друга. Улицы стали тише, и самым громким звуком было жужжание насекомых.
– Что думаешь? – спросил Айзек.
Мы стояли у лабиринта из живой изгороди.
– Мне нравится, – ответила я, еще даже не ступив туда.
Забор был высотой примерно в полтора метра. Коридоры отходили в двух направлениях и тянулись примерно тридцать метров. В центре я заметила верхушку маленькой хижины с мельницей.
– Летом это место кишит туристами, – сказал Айзек. – Но сейчас здесь должно быть тихо.
– Ладно. Как ты близок к тому, чтобы выучить текст наизусть?
Он пожал плечами.
– Девяносто процентов?
– Неплохо, учитывая, что в пьесе у тебя примерно столько же реплик.
– Что произошло после того, как я подвез тебя с танцев?
– О… эм, ничего потрясающего, – ответила я. – Джастин просто был милым с моим отцом. Они оба говорили, не обращая на меня внимания, словно я сама не способна была принимать собственные решения. Говорят, искусство имитирует жизнь.
– Когда тебе исполняется восемнадцать? – спросил он.