Среди тысячи слов

Бонни отправилась купить новый набор кастрюль и сковородок в «Поттери Барн» и сказала, что встретится с нами в ресторанном дворике.

– Так что там с Айзеком? – спросила Энджи. – Вы все еще просто друзья? После всего, что случилось?

– Да, ничего не изменилось. Он уезжает из города, как только сможет, и… вот и все.

Она взглянула на меня.

– Вот и все.

– У нас останется пьеса, если папа все не испортит. Агенты по кастингу приедут посмотреть на Айзека во время премьеры. Я тебе об этом говорила?

– Всего лишь раз сто, – заметила она. – Я бы сказала, что ты рада этому, если бы ты не выглядела такой грустной.

– Я не грустна.

«Я любил Офелию».

Боже, голос Айзека в тот момент. Я никогда не слышала ничего подобного. Он вырвал меня из фальшивой смерти, и, когда я открыла глаза, у него было такое выражение лица…

– Это глупо, – сказала я, махнув рукой. – Пьеса по-настоящему напряженная, понимаешь? Думаю, она затуманивает мои чувства. Становится сложнее отделить реальность от выдумки.

Энджи нахмурилась.

– Трудно отделить реальность от пьесы, которой миллион лет и которая рассказывает о лордах, леди и копателях могил?

– Это искусство, – сказала я, вспомнив слова Айзека. – Чем оно лучше, тем скорее ты найдешь себя в нем.

Она поджала губы и кивнула.

– Могу понять. Но той ночью он кое-что сделал для тебя, и я подумала, может…

Я пожала плечами и отвернулась.

– Возможно, было ошибкой рассказывать ему об этом. Не знаю, почему или как я выбрала Айзека. Дело в алкоголе, наверное.

– Или, возможно, в том, что ты чувствовала себя рядом с ним в безопасности, – заметила Энджи. – Алкоголь просто помог снять маски. Ты написала ему по определенной причине.

Я открыла рот, чтобы начать все отрицать, сказать, что он просто оказался среди моих контактов. Но правда в том, что даже в пьяном ступоре я знала: Айзек – последнее безопасное место, оставшееся в этом мире.