– Наверное, – нахмурился Ной. – Мы не будем есть? Мне кажется, едой из «Аннабель» я насытился до конца жизни.
– Мы идем в маленькую кондитерскую на Амстердам-авеню, но я обещала Энтони заглянуть в «Аннабель». Очень хочу познакомить вас друг с другом.
Он потер подбородок.
– Меня ведь там знают? Или наслышаны обо мне. Об идиоте-затворнике, вечно увольняющем своих помощников?
Я взяла его за свободную руку.
– Не нужно делать ничего, к чему ты еще не готов. Я могу в любой момент позвонить Энтони…
Ной поднял руку и провел подушечкой большого пальца по моей нижней губе.
– Ты же хочешь зайти в «Аннабель»? Значит, мы так и сделаем.
Казалось, сердце взорвется от чувств, и я постаралась совладать со своими эмоциями. Мне непросто будет привыкнуть к головокружительной эйфории, охватывающей меня оттого, что мной дорожат и обо мне заботятся. Я чувствовала себя беспечной, импульсивной и воодушевленной, как парашютистка за миг до прыжка с самолета.
На тротуаре Ной левой рукой взял меня под руку. В правой он держал трость.
– Так странно, – пробормотал он.
– Ты привыкнешь к ней.
– Этого и боюсь.
Я сжала его ладонь.
По дороге я почти физически ощущала идущее от Ноя напряжение. Уголки его губ опустились, на лице застыло сосредоточенное выражение, пальцы практически вцепились в мою руку. Но когда мы повернули на Амстердам-авеню, влажную после вчерашнего ливня, он заметно расслабился, шаг стал увереннее, и трость ритмично постукивала по асфальту.
Мне не хотелось смущать Ноя, поэтому я сдержала порыв подбодрить его, хотя моя радость практически била через край.
Желто-белый полосатый навес у входа в «Аннабель» провис под весом дождевой воды. В ресторанчике сидело немало посетителей, но он не был переполнен. Максин приветствовала нас своей обычной натянутой улыбкой.
– Столик на двоих?
– Доброе утро, Максин.
Она удивленно моргнула веками, скрытыми под густым слоем серебристых теней и черной подводки, но затем признала во мне бывшую работницу.