Видимо, до этого момента Фрэнк еще думал, что у него есть шанс. Теперь он понимает – с полной ясностью, – что очутился внутри собственного кошмара. И проживает каждый его миг наяву.
Фрэнк заглядывает Мэри Пэт в глаза, а она не мигая глядит в ответ. Где-то за стенами форта вскрикивает чайка.
Лицо Фрэнка Туми багровеет и ожесточается от возмущения.
– Нет! – Он пробует вырваться из наручников. – Нет, сука! Ничего у тебя не выйдет! Слышишь, ты!..
Мэри Пэт кладет ладонь ему на лоб и резко прикладывает затылком о гранитную кладку.
– Поразительно, – произносит она, пока он моргает, пытаясь избавиться от пляшущих перед глазами искр. – И ты еще смеешь на меня злиться?.. Ты отнял у меня ребенка. Мою девочку, Фрэнк. И малыша, которого она носила в себе. Ты пользовался ею. Лишил ее нормальной жизни, а потом еще и всадил нож ей прямо в сердце. И как после этого ты можешь называть себя человеком? – Она подносит нож к его лицу. – Вот этим ты ее, да?..
Фрэнк переводит надменный взгляд с лезвия на Мэри Пэт.
– Не смей смотреть на меня так, как будто ты выше моей боли. Это моя боль.
И она делает надрез на его щеке.
– Твою мать!..
– Повторяю: не смей смотреть на меня.
Он косится на окровавленный нож, потом опускает глаза в пол.
– Я не убила тебя только потому, что хочу спросить: честно, как ты детей-то воспитываешь, а?.. Как ты можешь любить и при этом быть способен убить ребенка?
– Я много кого убил в своей жизни, Мэри Пэт.
– Я в курсе… Но она ведь ребенок…
Фрэнк пожимает плечами; наручники лязгают о стену.
– Я смотрю на это иначе.
Кровь крупными градинами падает с его щеки. Кап. Кап. Кап.
– На что «на это»?
– На все. Убивать людей – все равно что чистить снег: удовольствия никакого, но без этого никак, а значит, кто-то должен это делать. И мои дети тут ни при чем. Это просто мои дети, и точка. А твоя дочь…