– Почитаешь, так прям святого какого-то вылепили, – раздается над плечом голос Дотти. Напарница стоит с незажженной сигаретой во рту и закуривает. – Честный трудяга, мол, отец его честный трудяга и тэдэ и тэпэ… Ничего, поглядим, когда все вскроется. – Вскинув подбородок, она смотрит на остальных. – Поглядим, а?
– Но… – тихо произносит Мэри Пэт.
– Чего? – Дотти наклоняется, чтобы получше расслышать.
– Но это же сын Сони. Мы все знаем Соню, знаем как честную труженицу.
Другие женщины что-то бормочут и переглядываются, как будто в знак согласия.
– Мать может быть святой – это тебе в любых десятичасовых новостях скажут, – не сдается Дотти, – а вот сыновья… Сыновья, Мэри Пэт, рождаются для преступлений. Всем известно. Растут без отцов, вот и…
– У него был отец.
– И что? – Дотти хмыкает и снова окидывает взглядом комнату. – Соня, конечно, милая, но кто из вас оставил бы сумочку без присмотра в присутствии ее сына?.. Что, никто?
Остальные женщины мотают головой.
– Ну а ты? – обращается Дотти к Мэри Пэт.
– Отстань ты от нее, Дот, – говорит Сьюз. – У нее сейчас другим голова забита.
Дотти тепло улыбается Мэри Пэт.
– А что такого? Я просто спрашиваю: ты бы оставила свою сумочку в присутствии этого, как его, Огги Уильямсона?
– Нет, – отвечает Мэри Пэт и, пока Дот не заорала, мол, «Вот, я же говорю!», добавляет: – Я бы ее вообще ни с кем не оставила.
– Ладно, допустим. А кто-нибудь из вас оставил бы с ним наедине свою дочку?
И снова все мотают головой. Дот победоносно смотрит на Мэри Пэт, но тут же отшатывается, увидев, что таится в ее глазах.
Мэри Пэт встает, чувствуя в кулаке бумажный комок, который не помнит, когда смяла.
– Я ни с кем не оставлю свою дочь, потому что, блин, не могу ее найти!
Дотти вскидывает ладонь перед собой.
– Ой, прости, Мэри Пэт. Это я не подумав.