– Ещё бы рыбу мне заказала.
– Я себе заказала…
– Тошнит уже даже от одного запаха. Эй, хозяин, – он ухватил Жировита за локоть. – Принеси… я не знаю… Что едят девушки?
Галка вскинула брови и скривила такую морду, точно подхватила столбняк.
– Я ем рыбу… – произнесла она ехидно.
– И?
– Я девушка.
– Ой, не надо вот, – пренебрежительно махнул рукой Белый и снова обратился к хозяину: – У моей сестрицы необычный вкус. Её слушать точно не стоит. Что нравится таким, ну…
– Девицам? – подсказал Жировит, кривя рот в усмешке. Борода у него топорщилась в разные стороны, отчего он походил на говорящего ежа. – Таким… ладным, красивым, ласковым, почтительным…
– Ну да, вроде такого…
– И… в платье за три серебряка.
– Что?
– Говорю, вот это платье точно принадлежало пару лет назад моей дочери, – Жировит ткнул пальцем куда-то за спину Белому, и тому пришлось обернуться.
По лестнице спускалась Велга, на ней было потёртое серое платье, подпоясанное красным шнурком.
– Вот это? – Белый оглянулся на Жировита. – Три серебряка?
Хозяин корчмы кивнул, перехватывая удобнее пустые кувшины.
– Ему же сто лет в обед! Ты посмотри, какое оно короткое, детское явно. Когда Милка его носила? В пять лет?
– Твоя девка ей в пупок дышит, ей в самый раз, на цену платья это не влияет. Я на тебя записал три серебряка.
Он вернулся за стойку, убрал кувшины, сделал пометку на одной из берестяных грамот, прибитых гвоздём к стене у стойки, и погрозил Белому пальцем. Разглядеть, что он там написал, издалека оказалось невозможным, пришлось подойти. Упёршись ладонями в липкий прилавок, Белый наклонился вперёд, прищурился и разобрал своё имя.
– Что это ты про меня пишешь?