Севастополист

То, что случилось потом, еще больше озадачило меня. Люди начали поочередно подниматься и громко, выговаривая каждое слово, произносили:

– Зачем вы нас здесь собрали?

– Я? Вас? – Несколько раз повторив вопрос, понял: ждать ответа совершенно бесполезно. Люди вставали с мест и повторяли одно и то же, застывали и снова смотрели. Мне стало жутко, и я выскочил из комнаты, захлопнул дверь и дважды повернул ручку.

«Зачем я это сделал? – думал, идя по длинному коридору с рядами дверей по обеим сторонам от меня. – Разве нужно было закрывать дверь?»

Я и понятия не имел, куда выведет меня коридор, но выбора пути, как часто случалось в Башне, не было. Наконец я вышел в полукруглый зал, в центре которого находилась цилиндрическая прозрачная шахта, а внутри нее неподвижно стояла такая же прозрачная со всех сторон кабина лифта. Шахта уходила вверх настолько далеко, что я не мог увидеть, где она кончается.

Войдя в лифт, я начал искать кнопки, но ничего похожего на панель управления здесь не было, стеклянные двери закрылись за мной, и лифт бесшумно устремился вверх. Чем выше поднимался, тем темнее становилось вокруг, и на какое-то мгновение мне показалось, что я парю в безвоздушном пространстве – не опираюсь на невидимый стеклянный пол, который возносит меня в неизвестность, а лечу.

Когда лифт остановился и двери раскрылись, я увидел круглый зал, в стенах которого не было ни окон, ни дверей. Поднял глаза наверх и разглядел небо, но не такое, как в Севастополе, солнечное и светлое, а черное, затягивающее и бездонное. Цилиндр шахты лифта оканчивался изящной стеклянной крышкой, и закрученная вокруг него спираль прозрачной лестницы предлагала пройтись по единственному маршруту – подняться на верхушку этого цилиндра.

Там стоял странный прибор: длинная трубка, закрепленная меж двух столбов. Один конец ее был тонким, другой – в несколько раз толще. Толстый конец смотрел в небо, хотя по всем известным мне данным именно он должен был перевесить.

Я подошел и осторожно наклонился, прищурил один глаз и приблизился к узкой стороне трубки. Там, внутри нее, располагалось увеличительное стеклышко, и едва я в него глянул, как почувствовал, будто проваливаюсь в огромное бездонное пространство. Вокруг меня сияли огромные белые шары, перемещались мутные световые пятна с длинными хвостами – что-то похожее привиделось в Прекрасном душе, но в том видении я смотрел снизу вверх с земли, из Севастополя, теперь же я словно сам оказался в небе.

И тогда, освоившись в глубинах темного неба, я вдруг заметил маленькую точку. Она была бесформенной и не летела, а словно плыла, покачиваясь, посреди черной пустоты. Я пригляделся и вдруг увидел, что с самого края плоскости вверх поднимается высокая фигура – на сей раз объемная и значительно превышающая по размеру саму плоскость, из которой «произрастала». Сперва я принял ее за столб, но по мере того, как этот невероятный островок приближался, начинал осознавать, в чем дело.

Кажется, это был Севастополь. Я видел очертания улиц, дома, торчащий стержень мола и две плескавшиеся лужицы по обе стороны от него, крошечный фонарик Точки сборки. А на другом краю из фиолетового поля пустыря вырастала темно-красная громадина Башни. Я хотел рассмотреть вершину Башни – что ее венчает, куда я попаду, когда преодолею ее всю? – но сужавшийся красный столб будто растворялся в черноте. Башня ничем не заканчивалась – она испарялась, таяла.

Я оторвал взгляд от устройства и помотал головой, стараясь стряхнуть видение. В конце концов, померещиться может всякое – вряд ли то, что я увидел, хотя бы что-то говорило о настоящей Башне. «Нет, это все ерунда, ерунда», – успокаивал я себя и, отстранившись от трубы, принялся спускаться по лестнице. Прозрачные дверцы лифта распахнулись, и я увидел Кучерявого. Он стоял в круглой кабине лифта напротив меня.

Он не двигался, лишь смотрел на меня, скрестив руки на груди. Я беспомощно огляделся по сторонам и понял, что бежать некуда.

– Прошу, – произнес Кучерявый и жестом пригласил меня в лифт.

После того как двери захлопнулись, мы не произнесли ни слова. Было странное ощущение, словно нас объединяло что-то общее. Дело, которое мы должны были сделать вместе – или сделали? Одна на двоих цель, задача? Миссия?

Пока мы не подошли к комнате – той самой, что я зачем-то запер, мне не могло и подуматься, насколько эта цель ужасна.

Мы переглянулись и вошли внутрь. Я сразу заметил перемены, которые произошли здесь в мое отсутствие. На меня никто не смотрел больше, и никто ничего не ждал. Люди не сидели на своих местах за длинными столами – они лежали под ними, на них, возле них. Держались за шеи и головы или просто в бессилии раскинули в разные стороны руки. Они все были мертвы.

Я бросился к Кучерявому, который в задумчивости осматривал эту картину.

– Может, вы что-то объясните? – крикнул я.

– И что же, по-вашему, я должен вам всем сообщить? – невозмутимо спросил Кучерявый.