Севастополист

– Ты молодец, что ты здесь, и ты нравишься мне. Но посмотри на эти столпы света: из скольких ламп они состоят, сколько людей донесли их сюда за все время, что стоит Башня. Им нет числа! Так что ты не один такой, – проговорил он. – Среди избранных нет того, кто желал бы выполнить миссию и не дошел сюда. Все испытания, приключения – это иллюзия, чтобы хотелось идти, не хотелось застывать, ржаветь и оставаться на нижних уровнях. Этим чувством мы умело управляем, помогая вам. Ты заметил, как легко привыкнуть к Башне? Едва поселившись здесь, ты уже не мыслил себя без нее. Времени вроде как нет ни там, ни там, а потому и разница между Севастополем и Башней не так заметна. Правда, я бы не стал делать даже такое разделение, Севастополь и Башня не противоположны друг другу, они – части одного мира: Севастополь горизонтальный и Севастополь вертикальный. Но ты, Фиолент, понимаешь то, что понимает не всякий избранный: ты понимаешь время. И я скажу тебе то, чего никто никогда не скажет. Покажи мне свою лампу.

Я вздрогнул, опять вспомнив былое, но расстегнул чехол и достал лампу. В ней так же плескалось море, и мне казалось, что я даже слышу его шум, но над морем появилось невидимое прежде сияние – оно покрыло собой всю узкую часть лампы, стеклянный столб: я отчетливо видел в этом сиянии семь ярких переливающихся цветов. Но Крым вырвал меня из приятного забытья:

– Ты знаешь, что такое лампа? – спросил он суровым голосом.

– Она дает свет, – я пожал плечами. – Как простая лампа, только… непростая.

– Тебе нужно знать главное, Фиолент: лампа – это жертва, – твердо сказал Крым и тут же оговорился: – В каком-то смысле, разумеется. И весь твой путь с низов Башни сюда – это жертвенный путь: ты пришел, чтобы принести эту жертву.

– Но я еще не приносил жертв, – изумленно ответил я. – Да и кому? Зачем?

– Богам, – серьезно ответил Крым.

На мгновение мне показалось, что он сумасшедший. Это легко объяснило бы многое, но я немедленно вспомнил, где нахожусь и что со мной было до этого, и вопрос о сумасшествии исчез сам собой. Я попробовал взять себя в руки и воспринимать то, что говорил Крым. И все равно не смог сдержать улыбки.

– Но какие боги? – спросил я осторожно. – Ведь все боги остались в ветхости, в книжках, которые любила наша Керчь.

Зачем я это сказал? Знал ли он вообще, кто такая Керчь? У нее наверняка был красный огонек, а что для Крыма красный огонек? Только часть потока.

– В ветхости люди считали богами совсем другие явления, которые ими вовсе не являлись, – продолжил мой спутник. – А потому, когда на землю явились настоящие боги, все оказалось куда прозаичнее. Людям и богам пришлось делить землю, и единственным возможным развитием событий был конфликт.

– У нас на пустыре у Башни земля пропадает, – не удержался я. – Бери – не хочу. И ведь никто не хочет.

Крым снова взглянул на меня недовольно.

– Под землей тогда подразумевалась не только почва, но и вся общая территория мира, где был и Севастополь, и множество других городов, и морское пространство, и воздушное – вплоть до неба и даже выше. Так вот, пришедшим богам оказалась не нужна сама почва и тот слой, на котором стоят города и живут люди; им нужно было лишь воздушное пространство над всем этим. Только на определенном расстоянии от поверхности, обжитой человеком, были слои, подходившие для жизни и деятельности богов. И тогда они решили закупорить лишнее, ненужное им пространство, построив дополнительную поверхность земли, которая бы находилась выше прежней, но полностью лишила бы людей неба и солнца, а стало быть – и жизни. Старый мир погиб бы, случись это. И тогда люди и боги заключили договор: поскольку боги, в общем, не имели ничего против человечества, а лишь хотели обустроиться соответственно их нуждам, они легко на это пошли. Суть договора была в том, что боги забирают пространство над городами, а взамен предоставляют людям искусственное небо.

«Кажется, что Инкерману было от чего сойти с ума, – думал я, слушая Крыма. – Вот тебе и истина!»

– Люди были рады договору, который стал их спасением. С тех пор он действует тысячи лет и ни разу не нарушался. Да и контактов людей – в своей общей массе – с богами с той поры больше не случалось. Земля была накрыта мощным куполом – непроницаемым и непробиваемым. И после этого жизнь на ней началась фактически заново. Да, и поскольку это не пришельцы – люди тех эпох отчего-то тешили себя иллюзией, что где-то есть какие-то «пришельцы» и они «придут», – а именно что боги, у них было еще одно требование к людям, отказаться от выполнения которого те не могли. Мы оказались внутри новой, как бы полой земли. Ведь то, что раньше было единым открытым пространством над территорией нашей жизни, стало теперь – вместе с нами – только внутренним наполнением совершенно другой, не принадлежащей нам земли: это как если бы мы окопались в подземельных коридорах, ближе к магме, и переселились туда. Только за нас это переселение сотворили боги.

Ответить что-то на такое было сложно. Но я все-таки вспомнил, что уже слышал про полую землю, о чем и сказал Крыму.

– Да, ветхие не особо в такое верили, – сказал он. – Полая земля всегда считалась сомнительной теорией, а тут она вдруг стала практикой, причем для всего человечества. Без искусственного неба оставшиеся слои были бы непригодны для жизни людей. Но и у богов образовалась небольшая проблема. Для их проживания и обустройства своего мира новая поверхность подходила идеально, но потребовался небольшой обогрев: им было холодно. Да, вот такая банальная причина! Они, может, и сами бы справились с этой задачей, но тут ведь и людям потребовалось новое небо! Создание его полноценной иллюзии, транслируемой в нижний мир, было очень энергозатратным, и богам бы потребовалось тратить множество своих сил и ресурсов на поддержание того, что они запросто могли бы уничтожить – ведь человечество им было совершенно ни к чему. И тогда они поставили условие: пусть люди сами обеспечивают работу своего неба, а заодно и прогревают прослойку, отделившую их мир от богов. Ведь и наше небо, и их новая земля – две стороны одного и того же купола; так пусть заботу о нем возьмут на себя люди в благодарность за то, что боги оставили им жизнь…

Я никогда еще не был так поражен. Но понимал, что даже если это и чья-то фантазия, то возводить Башню и обустраивать в ней до мелочей существование множества поколений людей ради бредней одного фантазера никто бы не стал. Да и вообще, все услышанное звучало настолько чудовищно, что ничем, кроме истины, похоже, и быть не могло.

– Теплый пол, что ли? – Я задал самый дурацкий вопрос из возможных. Но Крым не стал возражать.