Как ты умрешь

Митчелл не спорил, но по его лицу было видно, что винит себя. Одному богу известно, почему. Кто, как не он, делал все, чтобы ее остановить?

— Куда пришелся удар?

Она слегка повернула голову, показывая швы на шее. Движение пронзило ее такой адской болью, что напускная улыбка на мгновение мучительно исказилась. Танесса втянула зубами воздух, сдавливая крик, готовый вырваться наружу. Доктор сказал: войди клинок на несколько миллиметров глубже, и она была бы мертва. Еще одна деталь, которую Танесса предпочла скрыть от брата. Лучше уж улыбаться.

— Парень, который меня оперировал, просто кудесник, — сказала она. — Доктор Франкенштейн. Ей-богу. Я тут видела у него под дверью каких-то фермеров — кто с вилами, кто с вилкой… Я думала, он закричит: «Как, оно живое?» А он их всех берет в оборот.

Это была шутка номер два — в надежде, что Митчелл надолго не задержится: поддерживать этот маскарад становилось все трудней.

— Танесс, мы его поймаем. Клянусь тебе.

— А то я не знаю, — успокаивающе сказала она. — Не надо патетики, Митч. Ты лучше скажи, как там Полин?

— Полин? Э-э… Сказала, что приедет, как только сможет.

— Ну и хорошо, торопиться не надо.

Митчелл оглянулся на дверь.

— Ты в курсе, что там дежурит коп? — спросил он вполголоса.

— Ноэл? Ну да. — Танесса кивнула. — Дежурный наряд на сегодня.

— Наряд? — не вполне понял Митчелл.

— Приказ шефа. Ваш криминальный психолог, кажется, сказала, что убийца может повторить покушение. — Голос Танессы впервые дрогнул. Она прочистила горло, снова напуская беззаботный вид, и сказала: — Видимо, он не из тех, кто отступается от своего.

Вышло как-то не очень. Экспромты ей никогда особо не удавались. Остроумцем в семье традиционно считался Митчелл.

Вошел доктор. Танесса не преувеличивала: он действительно походил на сумасшедшего ученого. Лысый, если не считать двух седых пучков по бокам, как у клоуна в цирке; на нелепо длинном носу толстые, черные кругляшки очков. Увеличенные толстыми линзами глаза были постоянно распахнуты, словно он пребывал в шоке, а одежда помята и растрепана, как будто, прежде чем надеть, он носил ее при себе свернутой в ком.

— Оно живое, — прошептала Танесса Митчеллу, заговорщицки шевельнув бровями.

— Ну, как себя чувствуете? — осведомился доктор. В его речи не было и следа германского акцента. Даже жаль.

— Прекрасно, — ответила она. — Сколько еще я здесь пробуду?

Доктор пожал плечами, как будто оценка ее больничного срока находилась вне его компетенции.