Лампёшка

Взяв из шкафа Марты связку ключей, Адмирал поднимается в башню, где не был уже так давно. Наверху Флинт всё ещё пытается взломать дверь. Он потирает отбитое плечо.

— Вольно, адъютант, — говорит Адмирал. — Не можете победить дверь?

— Прошу извинить, сэр. Очень уж она крепкая. Дубовые двери — они ведь на то и дубовые, чтоб их нельзя было…

— Придержите свои рассуждения при себе. Он там?

— Я никого не выпускал, сэр.

— Хорошо. Заберёте мальчишку. Что до остальных…

— Сэр?

— Посмотрим. Пусть пока тут посидят.

Адмирал отпирает дверь. Внутри воет ветер, окно распахнуто. Под окном, на полу, сжавшись в комок и прикрыв глаза руками, сидит придурочный сын Марты.

Больше в комнате, кажется, никого нет. Адъютант Флинт забегает внутрь, набрасывается на Ленни и прижимает парня к полу.

— Этого я обезвредил, сэр!

— Благодарю, Флинт, — отвечает Адмирал. — Можете его отпустить. Похоже, он не опасен.

Адмирал подходит к окну и смотрит вниз, на далёкое море. На пенистых волнах покачивается маленькая лодочка.

Двенадцать лет назад он тоже стоял здесь. Точно так же смотрел вниз с точно такой же смесью облегчения и… чего ещё? Сожаления, горечи, что ли?

Конечно, он любил её, свою прекрасную, зеленовласую, златоглазую принцессу. Но не ожидал, что она последует за ним, внезапно явится к нему — а она явилась, и у неё были ноги, но она не умела говорить и была совершенно не приспособлена к жизни на суше.

Под водой он понимал её. Или ему это чудилось. Она касалась своей головой его головы, и они вполне понимали друг друга. Но на борту корабля он перестал её понимать. Эти глаза, которые всё время чего-то жаждали… Чего, девочка? Чего? Не мог же он привезти её домой и сделать из неё чучело, как поступал с другими своими трофеями — тиграми, носорогами.

Но она не уходила.

Что ж, тогда всё-таки домой. Где всё пошло наперекосяк. Ноги её перестали быть ногами и превратились обратно в хвост. Ей нужна была вода, нужно было всё время плавать. Все это видели, все об этом судачили.

Конечно, негоже заводить шашни с русалками. Но куда её было девать? А потом она ещё и понесла. И чем сильнее раздавался её живот, тем сильнее из неё лезла рыбья натура. Она стала его кусать. Его свирепая зеленовласая принцесса превратилась в громоздкое чешуйчатое создание с гигантским белым брюхом.

Поначалу он ещё гладил это брюхо, нашёптывал: «Пусть будет сын, пожалуйста, пусть будет сын, и пусть у него будут ноги, такие, чтобы могли выстоять качку, пусть он будет прирождённый моряк!»