– Не в твоем вкусе? Тогда кто же в твоем вкусе?
Он, вероятно, ожидает, что я начну ему льстить, что мне и следует сделать. Будь я умнее, обязательно воспользовалась бы этой возможностью, чтобы снова заручиться его расположением, убедить, что я всем сердцем желаю выйти за него замуж. Но я отвожу от Дориана взгляд и только пожимаю плечами.
– Давай же, – подталкивает Дориан. Его серьезный фасад рушится все больше и больше, открывая еще один слой непринужденности, о существовании которой я и не подозревала. – Скажи мне. Думай о происходящем, как об одном из наших свиданий в рамках конкурса. Если ты оказалась достаточно хитрой, чтобы заполучить дополнительное время со мной, можешь им воспользоваться.
Когда я возвращаю свой пристальный взгляд к нему, внутри меня зарождается протест, и я уже открываю рот, чтобы возразить, когда вижу кривую усмешку на его губах.
Святые раковины. Он просто дразнил меня?
Этого достаточно, чтобы ослабить мою защиту настолько, что я говорю правду:
– Мне нравятся мужчины с небольшим количеством жира.
Он смеется.
– Жира?
– Почему ты смеешься? Да будет тебе известно, я нахожу жир очень привлекательным. В детстве меня хвалили за то, что я была особенно пухлым тюленем, и я горжусь этим.
Ухмылка Дориана становится шире.
– Я просто никогда раньше не слышал, чтобы кто-то говорил о жире. Поскольку ты шелки-искусительница, то вполне логично, что использовала слово «жир». И заявила, что находишь его привлекательным.
– О, – говорю я, игнорируя тот факт, что он снова назвал меня искусительницей. Потому что впервые это не звучит как оскорбление. – Я забыла, что жир числится в списке достоинств только у морских фейри.
– Что еще тебе кажется привлекательным?
– Юмор. Доброта. – Следующее слово вылетает само собой. – Мускулы. Мускулы кажутся мне очень привлекательными. – Черт возьми, почему я только что сказала это? Будь проклято «Звездное сияние».
Он приподнимает бровь.
– Вот как?
Мои щеки горят, и я пытаюсь как можно скорее перевести наш разговор на любую другую тему.
– А что нравится тебе?
Дориан открывает рот, но ничего не говорит. Веселье медленно исчезает из его глаз, а выражение лица снова становится каменным. Он прочищает горло.