Избранное

Но, узнав знакомый голос, петух спрыгнул со своего насеста к подружкам, свинья мирно принялась рыться в земле. Разлегшийся в тени церковного сада поп сложил газету, которую он взял почитать у нотариуса, так как вот уж несколько дней был в ссоре с учителем, — и, сунув газету под голову, зажмурил глаза и задремал.

В это время в селе лишь он да два-три старика инвалида — вот и все мужики, остальные от мала до велика в поле. Пшеница давно созрела, колосья, набухнув до предела, грозили вот-вот осыпаться на землю. Палящий зной мог в любую минуту смениться грозами, ливнями, градом.

На улице перед воротами, каждая на своей лавочке, сидели старухи: пряли пряжу, сплевывая кострицу, убаюкивали внучат, когда те, проснувшись, поднимали крик, — и болтали, болтали без умолку и о том и о сем, как оно и положено старухам.

— Опять Костан драку затеял со своей благоверной, — сказала одна.

— А чего ему еще делать?

— Скучно, вот дурью и мается.

— И то верно. Умрешь со скуки. Днем спи, ночью воруй.

— Ох, призовет их господь на страшный суд да спросит…

— Чего спросит?..

— Ясно чего: ты Настасьиных кур резал? Ты попову пшеницу воровал?..

— И велит дьяволу нанизать их на вертел — и жарить, жарить…

— …Караул! Убивают! Во-о-рю-ю-га!

Старухи опять примолкли, повернув головы туда, откуда взметнулся крик. Костанова «благоверная» со всех ног улепетывала со двора, но, зацепившись за что-то, растянулась, юбка у нее задралась и оголила все потаенные прелести.

Тут же вскочила она на ноги, но не торопясь прикрыть наготу, а испугавшись, что супруг ее настигнет.

Костан, сделав вид, будто догоняет ее, потопал ногами и помахал в воздухе пучком крапивы, зажатым в гигантском кулаке:

— Вот я тебя!

Костан, сын Шакалюхи, был весь будто из камня высеченный: высокий, статный, широкоплечий, лобастый, с орлиным носом; чистенький и выхоленный, как поп. Глаз от него нельзя было оторвать. Бабы всегда гадали, каков же он был в молодости?

В свои пятьдесят с лишним лет он еще запросто подымал мешок с пшеницей в пять пудов.

А в молодости был он парнем бедовым. Не приведи господь было кому схлестнуться с ним, встать ему поперек пути. Если против него шли двое, он принуждал их драться между собой; если противников бывало больше, он хватал в руки тяжелую палицу с железным наконечником и размахивал ею вокруг головы, никого не подпуская. А кому удавалось вскочить в круг, того настигал нож. Многие смельчаки, поднимаясь по ступенькам к богу в рай, поминали недобрым словом Костана.

Но мало-помалу Костан остепенился, оставил свои молодецкие игры, предоставив их желторотым шкодникам и похвальбишкам, а сам зажил тихой жизнью вора. И днем и ночью подбирал он лишь то, что плохо лежало. Все это знали, и все помалкивали. Кому же охота с таким связываться. Подстережет он тебя где-нибудь на дороге, подойдет и спросит: «Далеко ли, мол, собрался?» Только тебя и видели. Даже жандармы предпочитали обходить его стороной, благо не оставлял он никаких следов.