Избранное

— Хм!.. — соображал он. — Башковитая ты баба, дьявол тебя дери… Я б до такого ни в жизнь не додумался… А этих поганцев все одно замордую!..

— Ты, Симион, поостынь, не ерепенься. Не так-то просто выкрасть чужое имение. Ишь, рыжая стерва, чего надумала! Но не на таковских напала! Ты хитра, но и мы не лыком шиты!

Симион снова разбушевался. Он вышел из дому, спотыкаясь о пороги и бешено бранясь.

Лудовика обнаружила Трояна и Мариоару в сенях, где они спали, съежившись от холода и укрывшись дырявым и ветхим одеялом, которым прикрывались работники летом.

«Ах вы, мои деточки, бедняжки! — подумала Лудовика. — Спите не в дому, ровно нищие какие, а моя невестка в это время нежится в постели, в тепле, да потягивается. Чтоб ей потянуться и больше не встать, заразе!»

— Троян, сынок, вставай, день на дворе, — позвала Лудовика. — Пойдешь с папанькой сеять, он покуда скотину поит. Ты его слушай, приглядывайся и учись. К завтрему, глядишь, управитесь.

Мальчик приподнялся, протер кулачками глаза, поморгал и снова плюхнулся и уснул. Лудовика постояла возле него чуток, чтобы дать ему поспать, но, окоченев от холода, снова его разбудила.

На этот раз Троян вскочил как ошпаренный и опрометью бросился в хату. Лудовика укрыла Мариоару тулупом поверх одеяльца и не стала до времени будить.

Приготовляясь к отъезду, Симион продолжал ругаться так, что хоть святых выноси.

— Ну, чего богохульствуешь! — накинулась на него Лудовика. — А? Чем тебе день нехорош? Тебе бы перекреститься да сказать: «Господи, помоги мне, грешному!» — ведь сеять идешь, на добрый урожай надеешься…

Симион привязал к телеге мешок с зерном, кликнул Трояна и, шлепнув ладонью вола, поехал со двора. Выйдя за ворота, он оглянулся и крикнул жене:

— Ты там смотри, чтобы все ладно было, уж постарайся, а то и домой не вернусь, пойду куда глаза глядят…

— Иди уж, иди, не оглядывайся…

Лудовика пошла в дом, обулась, потому что замерзла не на шутку, потом разбудила дочь и наказала ей «не спускать глаз с этой лисицы Аны» и «старой ведьмы бабки».

Сама же поспешно отправилась в село; желая застать Сучиу дома, почти всю дорогу она бежала, задыхаясь и ускоряя шаг.

Увидев его издали во дворе занятым хозяйственными делами — скотину он поил, — Лудовика обрадовалась, замедлила шаги и подумала: «Господь нас не оставляет».

Сучиу приходился Лудовике племянником, был он человек средних лет, высокий, худой, с изрытым оспой лицом.

Лет восемь он проработал на угольных шахтах в Америке, вернулся насквозь больным и все время кашлял, выплевывая черную угольную пыль, засевшую в легких. Правда, он поднакопил несколько тысяч, но деньги как-то разошлись сами собой, и ни на что, кроме новой крыши, их не хватило. Забор и тот был старый, прогнивший, колодец полуразвалившийся. И хозяйством не очень-то разжился — у него появились только две старые коровенки да тощая кляча, вот и весь достаток.

Бог наградил его четырьмя дочерьми и пышущей здоровьем женой, которая умудрялась пропускать сквозь пальцы больше денег, чем он мог бы собрать и на шестерке волов.

Человеком он слыл бывалым и почерком славился отменным — вот эти достоинства и приметил в нем сельский нотариус и взял на работу к себе в канцелярию. Работал Сучиу за небольшую плату, работал писарем и кучером — разумеется, больше кучером, нежели писарем. Но ему было безразлично, кем работать, лишь бы платили деньги.