Подпольная империя

— Что?! — взрывается обкомовец. — Помочь? Да ты!!! Да ты у меня комсомольский билет выложишь!

— Погодите, товарищ Снежинский. Сейчас во всём разберёмся, — пытаюсь я его урезонить.

— Ах ты, сука буржуазная! — орёт он и обеими руками хватает меня за грудки. — Под суд пойдёшь, мерзавец! На зону! Да таких, как ты к стенки ставят! Имя!

13. Комсомольцы-добровольцы

Эк его разобрало. Что же там случилось-то такое, что обкомовский стручок так разволновался?

— Я Брагин Егор Андреевич, — отвечаю я сдержанно и без раболепия. — Сегодня мой первый рабочий день. Теперь, пожалуйста, объясните в чём дело и, если можно, уберите от меня руки, а то с такими замашками под суд, возможно, вы гораздо раньше пойдёте, хотя бы под товарищеский.

Девчонки ахают, а хрен обкомовский конкретно подвисает. А может просто воздуха побольше всасывает, чтоб завизжать и засвистеть, как Соловей-Разбойник. Глаза его делаются страшно большими и выпуклыми, будто что-то их выдавливает из черепа. Вероятно, огромное ЧСВ, чувство собственной важности.

Как ни странно, это напряжение выливается в пшик:

— Щенок, — цедит он сквозь зубы, стравливая гнев и неохотно убирает руки.

И тут же серые водянистые глаза возвращаются в орбиты, ноздри успокаиваются и уже не трепещут, как у оленя, а крупные конопушки, рассыпанные по широким монгольским скулам светлеют. Неужели? Приступ бешенства закончился? Прекрасная работа по управлению гневом.

— Иди за мной! — приказывает он и направляется к двери.

Я, обернувшись, бросаю взгляд на трёх своих комитетчиц. Они стоят, как мешком прихлопнутые и пучат глаза. Хорошие девушки, толковые.

— Я прошу прощения, — говорю я, когда мы спускаемся по лестнице. — Вы бы не могли сказать имя и отчество, а то неудобно как-то по фамилии.

— Знать надо вышестоящее начальство, — презрительно бросает он. — Эдуард Фридрикович.

— Что же, очень приятно. Будем знакомы.

— Ничего приятного, — довольно резко отвечает он. — Любуйся, комсорг! Вот, как ты решил дела вести, да? Ничего, на бюро обкома мы обязательно обсудим этот вопиющий случай.

Он протягивает руку и я любуюсь. На стене красуется стенд с красивой красной надписью: «Комсомольская организация Швейной фабрики «Сибирячка»». Там размещена всякая белиберда — почётные грамоты, машинописные тексты, фотографии неизвестных мне людей, фотографии субботников, листок «Комсомольского прожектора» и большой портрет лысого человека с лукавыми глазами и улыбкой. И, собственно, на нём так и написано чёрной блестящей краской: «Лысый х*й».

Свежо. А, главное, смело.

— Ты уже всё утро здесь, а вот это безобразие до сих пор не убрано! Немедленно решай, иначе я это так не оставлю!

Да уж, кто же это покусился на Ильича? Поколение вандалов.