Соколов так его и не послушал – но, кажется, момент настал.
«Кира. Кира. Кира». Тело отозвалось мучительной болью.
– Включаю.
Музыка – незнакомая, странная, грохочущая – разорвала голову, как выстрел в упор.
«М-м-м. Нейророк. Неплохо».
Острые цифровые голоса созданных нейросетями подростков, которые пели про любовь и смерть на фоне ревущих гитар, помогли ему наконец стряхнуть оцепенение.
Музыка качала.
Улыбаясь и кивая, он вытащил из воздуха проекцию экрана и консоль с кодом.
Ввел несколько строк – по экрану побежали бесконечные списки имен, тысячи цифр, замыленные видео, файлы, цепочки поставок.
Delete
Delete
Delete
Он мечтал, чтобы удалить себя из реальности было так же легко, как эти файлы. Соколов писал сложносочиненный, выдающийся, наверное, самый лучший код в своей жизни, чтобы успеть все уничтожить за полчаса до стрима; он вырезал, чистил, проходился катком; блокировал двери Башни, блокировал камеры Башни, чтобы никто не вошел и не посмел его прервать.
«И да, Рома, пошел на хуй со своим текстом!»
Соколов не оставлял после себя ничего, он выжигал свою жизнь цифровым напалмом, словно не было этих восьми лет и он не пытался здесь что-то изменить, хотя в глубине души всегда знал, что это бесполезно. Потому что главное и единственное, что нужно было давно поменять, – это он сам. И Соколов делал это прямо сейчас – прах к праху, дерьмо к дерьму, и он теперь в этом цифровом дерьме упокоится тоже.
Игорь мельком глянул на себя в зеркало: серое лицо, запавшие щеки, дико горящие глаза – они впервые выглядели не илистыми и темными, а напоминали зеленые семафоры, подернутые по краям радужек золотом.
Человек из отражения был похож на зомби.
«Мертвые не воскресают, – подбодрил он себя фразой Киры. – Бояться нечего. Ты давно сдох, больной ублюдок».
Люди облепили все возможные поверхности. Кира еле нашла себе место за стойкой – какой-то парень в синей футболке уступил ей стул, видя, что девушка вот-вот упадет.
– Очень душно, – слабо улыбнулась она.