Верхушку небоскреба вспучивает и разрывает пузырем огня и дыма. Осколки стекол, как конфетти, летят вниз.
Ей нестерпимо хочется лечь на землю – но нельзя, нельзя. Почему нельзя?
Пространство гудит. Это кровь в ушах? Машины сигналят? Или люди кричат?
Небоскреб на видео продолжает взрываться – снова и снова, на повторе, – но Кира уже не видит его.
Она просто запахивает куртку плотнее. (Почему такой сильный ветер, погода меняется, что ли? Так холодно!) И медленно идет домой.
Кира стояла перед дверью квартиры – но не той, которую предоставил ей Аррат, а перед той, что была похожа на бетонный куб.
Она рискнула вернуться сюда лишь спустя несколько недель после взрыва Башни, когда протесты на улицах стали постепенно стихать, – потому что вспомнила про платье мико. Оно так и осталось лежать в одной из картонных коробок – у Киры не дошли руки распаковать вещи после переезда.
Дни до этого момента превратились в бесконечную жвачку. Кира только и могла, что два раза в день открывать кухонный шкафчик и высыпать себе на ладонь таблетки, утром – успокоительные, вечером – мелатонин. Она купила их на следующий день после взрыва, сразу несколько коробок.
Таблетки делали свое дело: Кира бесконечно спала, что-то ела, на автомате листала новости – там все было переполнено Соколовым, она шарахалась от заголовков, старалась не проваливаться в них, но они всё сыпались и сыпались на нее, и никуда от них было не деться.
Признание Игоря блогеры разобрали на цитаты, по секундам, и зачем-то вывернули наизнанку, извратив смысл; откуда-то вдруг появились очевидцы, которые якобы видели беспилотник какой-то вражеской страны, который врезался в пентхаус.
Сеть бурлила от версий. Официальная казалась самой дикой и неправдоподобной:
«Крестовский: „Президента убила та же группировка, что совершила теракт Двенадцати школ восемь лет назад“».
Господи, какой бред! Но, кажется, люди были готовы поверить даже в это, только бы не фокусироваться на том, что на самом деле сказал им Соколов.
Военные, студенты, полицейские, экстрасенсы – они с таким рвением обсасывали произошедшее, что волосы на голове Киры иногда в прямом смысле вставали дыбом. Вся эта публика напрочь не видела в Соколове человека – в их воображении он был символом, проекцией, ведомой марионеткой или, наоборот, великим управленцем, который все предусмотрел, даже этот взрыв, – в общем, Соколов мог быть кем угодно, только не тем, кто совершил теракт Двенадцати школ, а потом взял и признался в этом.
Эту версию поддержала лишь горстка радикально настроенных оппозиционеров, среди которых наверняка был и Аррат, но Кире стало все равно – он не писал ей, как и она ему.
Оппозиционеры, конечно, тоже делали громкие заявления. Они снимали еще более откровенные видео и разбирали по косточкам все, начиная с одежды Игоря и заканчивая картинами в его ванной и их скрытым значением; строили какие-то теории, словно правды им было недостаточно. Или она была им не нужна?
По мнению сторонников Соколова, он никак не мог организовать теракт, а по мнению оппозиции – не мог просто взять и рассказать об этом.
Но тогда зачем это все?.. И ради чего он умер?
Кире страшно было нырять в эти размышления глубже – она и так почти ничего не понимала из потока новостей, которые цитировали сами себя, размножаясь со скоростью света.
Наверное, ей просто нужно еще поспать, еще немного поспать, и тогда, может быть, станет легче?..