Играть она не умела совсем.
Через минут десять бесполезных попыток разыграться Марат подошел к сетке и свесился через нее к Полине:
– Надеюсь, в школьных предметах ты разбираешься лучше, чем в теннисе.
Полина нахмурилась.
– Просто веди себя как обычно. Ходи в школу, учись на отлично. И через месяц окажешься в Москве. Ребята все организуют.
В его словах не было ничего оскорбительного или обидного, но Полина вспыхнула так, будто ей дали пощечину.
Ей хотелось крикнуть ему в лицо, что она и так учится на отлично, что она готовится к Битве Школ и настроена серьезно, что ей ни от кого не нужны подачки, что она справится сама и инсценировка с «преследованием» ей не понадобится, – но в тот момент она остро чувствовала на своей спине полные надежд взгляды «Новых технократов» и потому смогла выдавить из себя только одно слово:
– Хорошо.
Полина сняла очки и вернулась в Агатину спальню. «Новые технократы», которые вышли из «Метаверс» раньше нее, воодушевленно обсуждали планы на будущее, а ей было муторно и не по себе. Хотелось уйти сейчас же – пусть даже домой, где отец опять будет доводить ее. После того как он бросил пить, она часто заставала его в двенадцать или в половине первого ночи в гостиной: он смотрел тупые ролики из Сети или новости – и дожидался Полину, чтобы в очередной раз слить на нее свою ярость. Трезвый, он стал еще более язвительным и едким, чем раньше.
– Значит, так, Максимова, стартуем с понедельника. – Илья как будто даже стал выше от возросшего уровня ответственности. Он возбужденно сверкал глазами, раздавая указания. – Нам нужна постоянная защищенная VR-комната для совещаний, куда можно добавить Марата. Зоркий, это на тебе. И только попробуй кому-то слить ключи! С меня – шоу с преследованием Максимовой в школе и за ее пределами. Агата, с тебя тылы – еда, интернет и деньги для Марата за его услуги. И да, теперь мы «Радикальные консерваторы». Всем все ясно?
Полина знала, что если прямо сейчас откажется от участия, то Козорезов не даст ей прохода и спокойной жизни в школе навсегда настанет конец.
«Блин, ты же можешь справиться сама, зачем тебе все это?»
Недописанное эссе зудело под ребрами непрошеным чувством вины.
– Полин, ты как? – Агата осторожно дотронулась до ее плеча, а потом вкрадчиво шепнула на ухо: – Ты же мне обещала. Ради Ильи. Ну пожалуйста…
Полина закрыла глаза и обняла Агату, пытаясь не разреветься.
Она ненавидела что-то обещать, а потом не выполнять. Достаточно было того, что ее отец никогда не держал свои обещания. Однажды, уже после смерти мамы, но тогда, когда цирки еще были не под запретом, отец повел Полину в заезжее шапито и посулил фото с маленькой обезьянкой в антракте. Обезьянка сидела на плече огромного седого администратора в узорчатом жилете и нежно клянчила конфеты и орешки у входящих. Она была в тюбетейке и смешных шароварах. В глазах зверька Полина видела одновременно тоску и разбитное, почти человеческое веселье. Обезьянка была не свободна, совсем нет – так же, как Полина под присмотром психующего трезвого отца (он не пил в тот день – впервые за неделю после долгого запоя).
Обезьянка при всей безнадежности своего положения почему-то еще и получала от него странное удовольствие. Полина готова была поклясться, что обезьянка все понимает, все слова и шутки в свой адрес, – и девочке хотелось выхватить ее, убежать на улицу и выпустить зверя на все четыре стороны.
Полина ерзала на кресле все представление: шоу было скучным и пошлым, она томилась от жажды и сидения на одном месте, но только обезьянка и данное отцом обещание удерживали ее на месте.
Потом отец вышел и в антракте взял себе мерзавчик коньяка в автомате. Ему позвонили, он долго и маслено общался по видео с какой-то женщиной, отворачиваясь от Полины в угол, чтобы она не видела проекцию, а проекция не видела Полину. Отзвонили три звонка, зрителей втянуло обратно в зал, и в другом конце холла девочке стал виден одинокий седой человек с обезьянкой.
Продолжения шоу Полина так и не застала. Отец, продолжая разговаривать, схватил еще пару коньячных бутылочек из автомата, а потом пошел к выходу. Он коротко и зло обернулся к дочери, давая понять, что веселье окончено.